[HankAnderson]

Название: Ассассин
Автор: Fatenight
Бета: Нету (плак-плак)
Фэндом: Tsubasa Chronicle
Персонажи: Курогане, Фай
Рейтинг: PG-13
Жанры: Драма, POV, AU
Предупреждения: Смерть персонажа
Размер: Миди, 26 страниц
Кол-во частей: 5
Статус: закончен
Саммари: Иногда, лучше никогда не вспоминать то, что не должен был помнить...
От автора: автор понятия не имеет, как устроены полицейские участки, так что пардоньте за фейлы)

POV 1

Когда я получил его фотографию, мои брови скептически поползли вверх. Внешность человека, которому было уготовлено стать одной из моих жертв абсолютно не сочеталась с профессией, и причиной, послужившей поступившему мне заказу. Нет, отказываться от работы я не собирался, как не отказывался до этого, не взирая на пол и возраст каждой из жертв, однако лицо улыбающегося со снимка человека меня явно чем-то зацепило. В тот вечер, изучая добытый из конверта пакет документов, я закурил дешевую сигарету, выпуская дым серым облаком растворяться над головой, а пепел стряхивал прямо на ковер снимаемой мною комнаты какого-то убогого отеля. Впрочем, я никогда не заботился об удобствах и не интересовался роскошью, позволяя себе расслабиться лишь после выполнения заказа, но сейчас мне почему-то захотелось сменить сигарету дорогим портвейном, откинуться на спинку кресла, и завернуться в плед у камина; настолько уютной казалась улыбка моей жертвы. Как и смеющиеся голубые глаза. Вероятно парень, изображенный на фотографии и не подозревал, что его снимают, хотя скорее всего, снимок делал не профессионал. Белокурые волосы, растрепаны и слегка смазаны, ложились на лоб неровными прядями. Бледная кожа, нетронута загаром, а те самые смеющиеся глаза обрамляли по девчоночьи длинные ресницы. Синий галстук, неряшливого вида рубаха, да бежевый мятый плащ – словно оживший образ следователя из старых сериалов. Вот и все, что отличило бы его от той серой массы людей, что встречаешь каждый день на мрачных улицах города.

Я знал только одно - его я никогда раньше не видел, и все же...

Супружеская измена, политика или религия, деньги, разборки с мафией и многое подобного рода являлось для меня обыденной работой, ничего больше, кроме средства зарабатывать на жизнь отнимая чужие. Я никогда не жаловался, не пререкался с нанимателями, не задавал вопросов, выполняя свое дело более чем безукоризненно. Мог добраться до жертвы, где бы она ни скрывалась, и моя рука никогда не дрожала, нанося точный удар, сколько бы слез ни пролили приговоренные чужой волей люди, сколько бы ни молили о пощаде и сколько бы ни сыпали проклятиями. Жизнь научила меня быть разящей сталью, оружием без хозяина, идеальным орудием убийства – моя жизнь, которая погасла, стоило мне впервые, для убийства, взять в руки дедовскую катану.

С тех пор я перестал существовать: ни документов, ни записей в базе данных, ни отпечатков пальцев. Я позаботился о собственном исчезновение еще до того, когда меня впервые нанял богатый ублюдок, дабы убить отказавшегося брать участие в его грязных делишках сына. Думаю это убийство оказалось единственным, что затронуло таявшую во мне толику жалости. Мальчишка, подросток, тогда чуть младше меня, загнанный, с животным страхом в янтарном взгляде, но непоколебимый, не отводящий этот взгляд от своего убийцы до самого последнего вздоха. Не моливший, не плачущий и не стенавший, а принимавший свою участь как нечто неизбежное. Умирал он не долго. Я постарался обеспечить ему быструю смерть, однако маленький щенок, усмехнувшись дрожащими губами, попросил продлить мучения, дабы он мог, умирая, смотреть мне в лицо, пока за последним ударом сердца не придет пустота… Я кивнул тогда, ударив в точку, оттянувшую смерть всего на тридцать секунд, читай - почти солгал. Но с тех пор, по прошествии стольких лет, я все еще вспоминаю ту слабую усмешку, навсегда застывшую на побелевших губах – мое вечное наказание.

Сейчас же, я - наемник, ассассин, преследуемый федералами в нескольких странах, известный под прозвищем «черная сталь» - та самая, разящая, - данного за используемую мною в убийствах роковую дедовскую катану. Хотя почему черная? Никто кроме янтарноглазого мальчишки не видел моего лица, а многие даже сомневались в моем существовании. Так, призрак, появляющийся из тени. И в тени же исчезающий…

Докурив четвертую сигарету, я решительно поднялся со старого подранного дивана, накинул куртку и дождавшись пока снимок догорит в пепельнице, громко хлопнул дверью.

Оружие брать с собой не стал. Не сегодня. Сегодня я просто проверял.

Найти парня не составило труда, поскольку вместе с фотографией поступило достаточно информации о его особе вплоть до номера мобильного, будто мне понадобиться ему названивать. Поэтому спустившись в метро и проехавшись до нужной станции, я дождался конца рабочего дня в соседнем кафе неподалеку от центрального полицейского участка, заприметив, как и ожидалось, припаркованную у входа машину, чей номер располагался в первых строчках письма с информацией. Хотя для копа, парень явно промахнулся с маркой.

Двигало ли мною в тот момент не свойственное мне любопытство, я не знал. Во всяком случае, жить оставалось жертве до субботнего вечера; два с небольшим дня – клиент торопился, и работу предстояло исполнить как можно скорее. Отказать же себе в возникшем внезапно капризе понаблюдать я не смог.

Объект покинул здание спустя три часа ожиданий, но к машине не пошел. Свернул в сторону парка. Не слишком осмотрительно, учитывая, что убрать его с дороги поручили самому жестокому, хладнокровному киллеру, у которого никогда не случалось осечек.

Молча расплатившись, я двинулся следом, стараясь не выпускать из виду худую фигуру, шагающую по полупустому скверу. Через час слежки, моя добыча, удобно просидев весь этот час на лавке у фонтана, двинулась обратно, беззаботно расстегнув ворот неуклюжей рубахи. К тому времени на улицах уже зажглись фонари, и только в глухих проулках обитала темнота, изредка разбавляемая светом из окон.

В одном из таких проулков я остановился, быстро обогнав беззаботного копа. Этот проулок располагался неподалеку от припаркованной машины, узкий и отдающий сыростью. Чтобы подойти к машине, парень непременно должен был пройти в опасной от меня близости.

С расчетами я угадал: проходя совсем рядом, тот притормозил. Похоже он обладал завидным чутьем, если уловил мой тяжелый взгляд. Я стоял среди смятых газет и пустых банок из под колы в вечерней темноте и дабы различить мой силуэт пришлось бы здорово напрячь зрение. Однако парень остановился, долго с любопытством всматриваясь туда, где тихо и неподвижно стоял я. Он был в точности как на фото: тощий, бледный, нелепо одетый и молодой, правда то ли чрезвычайно наблюдательный, либо просто чудаковатый.

Обычно я без проблем вижу людей насквозь, могу предугадать их следующий шаг, но поведение моей жертвы слегка настораживало. Он смотрел мне в глаза. Я то явственно ощущал. Хотя он и не мог видеть меня в темноте проулка. С интересом изучающе, словно знал меня раньше, а потом улыбнувшись и что-то буркнув себе под нос, спокойно направился к машине, скрывшись за хлопнувшей дверцей.

Простояв еще минут пять, я направился обратно, зная достаточно, чтобы приступить к исполнению работы - убить. Убить с удовольствием.

POV 2

- Держи, Коломбо, - передо мной на стол упала толстая, тщательно заклеенная скотчем папка, придавленная изящными пальчиками Эрл.

Я встретил ее смеющийся взгляд сонно-рассеянным, протянул руку, потянув край папки на себя, но теперь уже мягкая красивая ладошка вжимала ее в стол, не позволяя взять.

- А как же награда? – хлопнула ресницами девушка, наклоняясь и подставляя для поцелуя румяную щечку, - мне пришлось изрядно потрудиться, раскапывая запрашиваемые тобой данные, поэтому требую сразу с процентами.

Я пожал плечами, вооружился одной из своих самых обаятельных улыбок, по хозяйски положив руку на узкое плечико, притянул ближе, касаясь щеки губами. Как всегда, повеяло приятным ароматом азиатской груши, смешанным с запахом чистой кожи и ванильного пудинга, который, вероятно, был съеден в обеденный перерыв тройной порцией – излюбленный десерт Эрл.

- И все? – нахмурилась та, картинно насупив брови, - а как же проценты?
- А проценты будут завтра, щедро посыпанные шоколадной стружкой и взбитыми сливками, - парировал я, протягивая купон на бесплатное мороженное в соседней кафешке, - ванильный пудинг прилагается за мой счет.
- Умеешь ты прицениваться, - выхватив купон, моя самопровозглашеная помощница перестала удерживать папку. Кокетливо тряхнув копной светлых волос, крутнулась на каблуке, - в следующий раз так дешево не отвертишься, Коломбо.

- Ага, - согласился я, торопливо просматривая пачку бумаг, - романтический ужин при свечах, билет в первые ряды на концерт Элтона Джона и даже норковая шуба – все что захочешь, сладкая.
Когда легкие шаги Эрл отзвучали в тишине помещения, растаяв в коридоре, по оному прокатилась волна сдавленного смешка, плавно перерастающая в откровенный ржач.

- Умеешь женщинам угождать, ангелочек, - слышалось от соседних столов. Я старательно не обращал внимания, поднимаясь и прихватывая свой вечно помятый, нагонявший тоску плащ. Не мне, конечно, а тем, кто меня в нем рассматривал.

Да уж, получить два прозвища, придуманные целым участком, не каждый сподобиться. Ну а кто захочет то?
Впрочем, я привык и даже откликался, при чем без жалоб, поскольку свое родное имя слышал гораздо реже.
Первое прилипло, стоило удостоиться повышения в звании. Вернее не так – окончательно укрепилось за моей неподражаемой персоной из-за вышеупомянутого плаща, купленного по дешевке в одном из секонд-хендов, где я, собственно, имел счастье пополнять запасы своего неброского гардероба, откровенно брезгуя магазинами поэлитнее. Отнюдь не из-за нехватки средств, а чисто из принципа, да и портить такую одежду было не жалко. Что при моей профессии и образе жизни случалось довольно часто.

Прикид из непонятного оттенка тряпки, свисающей мешком ниже колен, вечно мявшейся рубахи - сколько ни гладь, - и обязательного галстука: ну чем не любимый всеми комиссар Коломбо - экранный простак-детектив, щелкавший самые запутанные преступления со скоростью пакета семечек?

Сходство заметное, как горячо заверяли меня поклонники сего персонажа, коих в участке насчитывалась добрая половина.

Кстати не спроста. С моим личиком а-ля « вселенская наивность», которую я успешно изображал, а еще невероятной везучести, отчасти благодаря которой же я дожил до своих тридцати, умудрившись при этом побывать не в одной перестрелке и пережить два покушения, ни одно из порученных мне дел не закрыли, а каждого виновника упрятали далеко и надолго.

Что с них возьмешь? Смотрели бы чаще старые сериалы - не попались бы на безупречно сыгранную мною роль следователя–простофили, лишь с виду казавшегося неуклюжим дурачком. Правда на методах работы, включая манеру вести переговоры с подозреваемыми, сходство с комиссаром заканчивалось. Ибо в отличии от него, я был значительно моложе, вообще преисполнен служебного энтузиазма больше чем кто-либо в участке. За что часто расплачивался отсутствием отпуска, выходных в частности – проклятое чувство справедливости с примесью повышенного чувства ответственности, обязывало меня стоять на страже порядка, ревностно наказывая нарушителей, наплевав на нужды моего смертного тела.

Начальство меня, разумеется, уважало, можно сказать – души не чаяло, не уставая при этом намекать, иногда в открытую советовать взять таки законные выходные во избежание летального исхода от переутомления. А треть криминального мира тихо ненавидела.

Кстати, слава Богу только ненавидела, не выказывая иного интереса к некой блондинистой заразе, именуемой в узких кругах Флоурайтом, а в широких – Коломбо и ангелочком. Иначе я бы вряд ли отпраздновал свое тридцатилетие, двинув кони лет пять назад, гоняясь за убивающим проституток маньяком, в результате оказавшегося довольно влиятельной шишкой местного разлива с садистскими наклонностями.

К слову, второе прозвище я получил, после приобретения новой машины взамен старой, отправившейся на свалку после взрыва из-за нехитрой бомбы, подсунутой покусившимся на мою жизнь гадом около двух лет назад. Злоумышленник, вероятно, не рассчитывал, что в место меня за руль сядет бедолага, решивший мою машину угнать…

Тогда я как раз взялся вести дело, кое, к сожалению, веду по сей день. С переменным успехом продвигаясь к прогрессу.

Как выяснилось в последствии, остальная половина участка отличилась любовью к другому сериалу, начав ассоциировать меня с одним из очередных персонажей очередной мыльной оперы.

Мое приобретение величалось Импалой, выглядело так же, как и пользованная героями сериала "детка". Дополнением служил все тот же плащ и галстук, растрепанный вид, плюс большие печальные глаза, остававшиеся такими несмотря на не сходящую с лица улыбку…

Помахивая папкой, я спешно направился на второй этаж, приготовившись провести остаток вечера, а скорее всего и ночь, за компьютером. Дело отлагательств не терпело, учитывая что оно, это дело, свалившееся на мою многострадальную голову из списка «третьей важности» вот уже больше года занимало высокие рейтинги, став делом «жизни и смерти».

Обычное преступление с парой убийств и нарушений переросло едва ли не в международный заговор, заставив обратиться за помощью к федералам, по заслугам оценивших мои старания. Они быстро сориентировались в важности совместной работы, без заминок предложив свою помощь. Заручившись их поддержкой, я по крупицам собирал сведения, дабы закончить сложный пазл рассыпанной головоломки, работая мало того что сверхурочно, так еще и утаивая от коллег по работе о том, почему продолжительное время пропадаю в архивах и чем занят основную часть свободного времени, вместо привычных посиделок в шумной компании в окружении пончиков и пива. Начальство к моему рвению вершить справедливость отнеслось с пониманием по понятной причине – в курсе событий был только шеф и его приближенные.

Надо отдать должное ему и федералам – мой зад они прикрывали надежно, однако, как я подозреваю, утечка информации все же произошла, поскольку за последний год сжить меня со свету пытались дважды.
Сломать меня угрозами им не удалось, так же, как не удалось припугнуть, уничтожив моего милого Лога’на; спусковой механизм работал при нажатии педали газа, и в тот злосчастный день тот самый бедолага – да покоится его прах с миром, - имел неосторожность попытаться мое сокровище спереть. Что ж, я пережил, взамен обзаведясь Импалой. А вот следующее покушение было спланировано более тщательно, из-за чего пришлось менять место жительства, рвать на время связи со всем виртуальным миром, вызвав не хилую тревогу у федералов.
Отстранить меня от службы они не могли: я являлся ключевым лицом и единственным, кто был близок к разгадке приснопамятного дела. Правда пришлось месячишко отлеживаться в госпитале под усердным наблюдением Брукса с огнестрельным ранением в плече, разбитым носом и множеством ссадин. Ничего. Бывали случаи пострашнее.

В результате, составив список возможных виновных, федералы сделали свой ход, и мои обидчики ощутимо поутихли. Да вот надолго ли?

Сегодня я связался с Бруксом – типом, которые на такси, обычно, бесплатно ездят, и кому выпала честь поддерживать меня в моих начинаниях и продолжениях.

Торжественно заявив, что еще пара штрихов, и я предоставлю все недостающие улики вместе с доказательствами, и кучей имен, обладателям коих суждено пополнить пустующие тюремные камеры, непосредственно ему, или кому-то из его подчинения. Конечно, в зависимости от решения суда, камеры могли оказаться даже не в нашем штате…
Обещал я справиться до субботы, всецело заверив моего, практически телохранителя, в ненадобности вести за мной столь пристальное наблюдение. Хотя, чего греха таить, мне бы охрана не помешала, но постоянно пребывать под недремлющим оком закона несколько напрягало.

Пролистав искомые файлы, убедившись в отсутствии ошибок, мысленно вознеся хвалы Эрл, и порадовавшись результатам, я с удивлением обнаружил, что управился раньше чем планировал, стало быть удача вновь не подкачала, и час другой отдыха я все же заработал. Будем прилежно слушать советы начальства. За сим я быстро откланялся, предварительно отчитавшись пред его светлейшим ликом.
Моя Импала неизменно ждала совсем рядом…

Только нырять в ее душные объятия я не торопился, решив прошвырнуться до ближайшего парка вопреки настойчивым предостережениям Брукса не заходить дальше дома-работы. Я и так благодаря ему из веселого, почти беззаботного – в моем понимании, - парня за прошедший год превратился в едва ли не параноика, прекратившего, во избежание нечаянного отравления, в общей столовке питаться, поскольку «крысу» предупреждавшую врагов о моих успехах люди вездесущего Брукса не выследили.
Следующего покушения, особенно на людях, да в открытую, я не опасался: моя извечная подруга интуиция, услужливо возвестив о том, что я практически не жилец, стоило лишь мне взяться за это дело, уныло молчала. А ей я доверял, и пусть потом ругают мою веру в шестое чувство: за семилетнюю работу в органах правосудия она меня ни разу не подводила. Я, конечно, мог бы убедить себя в обратном порядком исключений, решив таки обойтись верой в себя любимого. И если уж и погорю на переоценке своей удачи и возможностей, включая собственную самонадеянность - дело незавершенным не останется. Об этом я позаботился в первую очередь. Так что жив я буду или нет, а Брукс свои материалы получит однозначно.

Прогулка заметно приподняла настроение. Я наконец позволил себе немного побалдеть на одной из тамошних лавочек, с неподдельным интересом рассматривая кусочек темнеющего неба, виднеющегося сквозь густую листву росшего возле лавочки дерева…

Но, хорошего понемногу. Вот когда обнаружу себя живым и здоровым в воскресное утро, тогда и вздохну полной грудью, а затем потребую у шефа периодически предлагаемый им же отпуск – сам рад будет подсобить лучшему работнику, - и непременно свалю куда-нибудь на лоно природы. А лучше сразу сменю имидж и рвану в Европу. Эх, мечты...

Все бы ничего, если бы под конец моей прогулки вечер не омрачился проснувшейся внезапно интуицией, взявшейся упорно подсказывать, что за мной настойчиво следят. Чутьем я обижен не был, буквально затылком чуя чей-то пристальный взгляд, при этом прекрасно зная, что явной слежкой мой невидимый наблюдатель и ограничиться – шестое чувство лишь предупреждало, но тревогу не било, заставляя сердце, с коим никогда раньше не было проблем, забиться о грудную клетку учащеней. Недобрый признак, скажу я вам.

Виду я старался не подавать, зашагав дальше как ни в чем не бывало, однако внутри все не на шутку сжалось… Возможно я бы так и добрел до своей Импалы, если бы моему преследователю не взбрело в голову понаблюдать за моими передвижениями более пристально; дикий жадный взгляд оседал на моей фигуре липкой паутиной въедаясь в самое нутро, и я еще успел удивиться, почему вместо обычной, в таких случаях, паники, я испытал нечто иное… Волнение. Определенно оно. Трепетное, ненавязчивое и… сладкое, почти приторное.

Незаметно поежившись, я вперил в ответ свой мерцающий лазурью взгляд в сумрак подворотни, откуда исходила напирающая аура моего преследователя, ощутимая до коликов в желудке, и вязкая, словно болотная трясина.

Я не знал наверняка куда смотрю, и смотрю ли правильно. Ибо на этот раз интуиция была ни при чем – я был твердо уверен, что смотрю ему в глаза, я был твердо уверен что он поймал мой взгляд и голодным зверем пожирает в ответ. Возможно с толикой удивления. Но алчно и жадно. Да-да, я многое не знал в тот момент, но опять-таки, был уверен – с этим человеком я… знаком?

Сущий бред. Я бы запомнил, смотри на меня кто-нибудь до этого так, как смотрел ОН. На моей же практике такой взгляд числился впервые, и точно могу сказать – его я не забуду еще долго. Если доживу до воскресенья…

Тем не менее, не покидало ощущение дежавю, будто ловить на себе подобный мне уже приходилось. При чем совсем недавно.

Губы растянулись в улыбке.

«Мой убийца».

Они шевельнулись раньше, чем я осознал звук собственного голоса. Шепотом, с хрипотцой.
Ну что ж, если за мной прислали кого-то с ТАКИМ взглядом, вряд ли мне светит уютный воскресный вечер с чашкой ароматного чая и куском домашнего пирога от доброй соседушки с нижнего пролета.

На душе почему то стало… не описать – странно, необычно, опять волнующе.
Я быстро зашагал к машине, и только скрывшись за стеклом, вдавив ногу в педаль газа, шумно выдохнул, впиваясь зубами в нижнюю губу.

Мой убийца? Это сказал я? Тот, кто хочет через два дня попить чаю у милой старушки с кучей кошек?

Импалу до моего дома я довел без происшествий, не впал в сиюминутную депрессию, не превысил скорость, хотя «ведро» на черной крыше «детки» позволило бы дерзко миновать любые пробки и домчаться до подъезда с ветерком. Должно быть я не так уж и спешил в свою тесную квартирку. Захлопнул, однако, дверь с особо изощренным удовольствием, до эха в коридоре и белой пылью слетевшей с потолка штукатурки. Устало сполз по стене на пол.

Сколько просидел слушая тиканье наручных часов я не знаю, но вползти в комнату себя таки заставил. Включил свет, скептически оглядев временное, едва обжитое убежище, где я, вероятно, захочу остаться после завершения моего долгосрочного расследования. А потом меня накрыла холодная волна озарения; шумно сглотнув, я вперился в стены своей спальни, осознав, почему сверливший мне недавно спину взгляд казался настолько знакомым: со стен на меня смотрел ОН, «мой убийца». Отовсюду, на клочках бумаги разного размера, на альбомных листах или же на блокнотных страничках, исчирканных ручкой или карандашом, грубыми штрихами, порой достаточно аккуратными, порой слишком небрежными на меня в упор глядело одно и тоже лицо, с алыми как кровь, глазами…

POV 3

Теперь я уже не вспомню, сколько лет назад начал рисовать. Наверное еще в подростковом возрасте, особыми талантами не выделяясь, да и не воспринимая чирканье карандашами, фломастерами и так далее, по бумаге, как хобби. Используя, кстати, не только бумагу: подходила любая пригодная для рисования поверхность, от книжных корок и школьной парты, до обоев и кучи порезанного на отдельные листы ватмана.

Просто однажды начав, я не смог остановиться.

И рисовал только ЕГО. Того, кто сейчас смотрел на меня со стен, хищно скалясь, улыбаясь или хмурясь, равнодушно, отрешенно, но одинаково бесстрастно – я редко менял выражение лица на зарисовках. Неизменными оставались лишь алые глаза.

Не знаю почему красил их алым, никогда при этом не раскрашивая все остальное, только их. Только глаза. И только этим цветом, малиновым, порой бордовым – без разницы, оттенок багрянца присутствовал всегда.

Помниться, мои покойные родители не на шутку беспокоились о моем «увлечении», в один прекрасный день не выдержав, обратились за помощью к психиатру. Тот, проведя ряд тестов, развел руками, списав все на несуществующее хобби и богатое воображение, мол, с мальчиком полный порядок, пускай тешиться, это пройдет.

Тогда я долго смеялся, вспоминая слова моего несостоявшегося врача, так как воображение у меня богатством отнюдь не отличалось, если учесть, что лицо я рисовал одно и тоже, забывая про фоны и другие детали.

Конечно, с возрастом стиль детской неказистой рисовки изменился, рука постепенно набивалась, наброски становились гораздо красивей и выразительней. Иногда, насмотревшись в сети видео-уроков, я заменял карандаш с ручками на чернила и тушь, однако после поступления на службу в ряды органов правосудия, времени на подобное совсем не оставалось. Пришлось вновь вернуться к более сподручным средствам, вроде карандашей, коими я успел запастись по полной.

Мои собственные мысли на этот счет были еще более странными, никогда не вызывая противоречий или сомнений; я полностью осознавал, что не могу обходиться без этого, не могу не рисовать это лицо, ставшее едва ли не самой неотъемлемой частью моей скромной жизни, свято веря, что где-то непременно есть человек с таким же лицом. С таким же взглядом. Хотя, насчет цвета я был не совсем уверен – алый в природе встречался редко. Чаще у альбиносов. А ведь мой личный «фантом» обладал волосами цвета ночи, цвета воронова крыла, оттенка чернее черного…

Очнувшись от навязчивых воспоминаний о далеком прошлом, я шагнул в комнату, медленно переступив порог, затем задумчиво глянул вниз на обувь, и немного помявшись, все же разулся – не то, чтобы я отличался чистоплотностью, да и от моего постоянного отсутствия пыли в помещении накопилось, хоть лопатой греби, и, в общем то, несколько грязных пятен на ковре ситуацию не исправят.

Однако сегодня, а конкретно в сей знаменательный момент, я решил проявить к комнате сочувствие, аккуратно отставив ботинки к двери, и громко клацнув переключателем, скользнул внутрь. Плащ с галстуком полетели на кровать, а я, неловко переступив с ноги на ногу, прижался лбом к обклеенной рисунками стене, водя пальцами по нарисованным губам.

Иногда, когда, в очень редких случаях, меня окутывала апатия, я успокаивал себя тем, чем занимался сейчас – касался своих шедевров, тихо вздыхая, окунаясь в совершенно другой мир, спрятанный за тонкой гранью между сном и реальностью.

Последний рисунок я нарисовал достаточно давно, начав как раз когда пришлось взять на себя мое новое дело, и закончив полу-годом ранее: пожалуй лучший из всех. Аккуратно выведенный на двух кусках склеенного вместе ватмана черно-белой акварелью.

Глаза, небрежно выделенные ярким маркером, до того идеально, насколько позволял мне мой воображаемый дар, естественно, являлись самым изумительным творением. Блики над темными зрачками, будто блестели в полумраке скудно освещенной комнаты, манили, заставляя тонуть в их непроглядной глубине. Ресницы, казалось, вот-вот плавно опустятся, мазнув по кончикам пальцев, позволят ощутить шелк их мягкого прикосновения. И вечно одинаковый взгляд, пожирал, пронизывая меня насквозь, щекоча нервы, и сводя с ума. Правда на тот момент, я уже целиком и безвозвратно был сумасшедшим, что бы ни утверждал мой тогдашний доктор.

Я готов был удивляться, почему еще умудряюсь засыпать, зная, что напротив кровати, любовно прикрепленный кнопками рисунок, оживленный сонной фантазией, наблюдает, как я усталый валюсь после смены, иной раз забывая раздеться, но никогда не забывая перед тем как смежить веки, посмотреть на него затуманено, почти нежно…

Наверно, загляни ко мне кто ненароком, принял бы мою маленькую обитель за убежище очередного маньяка, скрывающегося за маской блюстителя порядка. В некотором роде так и было, только все мои извращения заключались в уже упомянутой куче рисунков, как на стене, так и разложенных по папкам, рассортированных едва ли не по дате создания каждого.

Выкинуть хотя бы один я не смог бы и под страхом смерти, где-то на задворках сознания надеясь, что рисуемый мною человек не иллюзия, не плод воображения, не мимолетное сновидение, посещающее меня чаще, чем сны ни о чем, а действительно существующий, живущий в реальном мире, тот, кого я тайно желал встретить…

Я никогда не воспринимал мое чудачество отклонением, скорее как нечто должное, нечто нужное… Часто стоя’, притрагиваясь к рисункам, бережно, словно боясь почувствовать ответное тепло со стороны мертвой бумаги, меня таки одолевали сомнения. Продолжая водить по линиям лица, губ, шеи, по черной смоли волос, я задумывался - наверное с самого начала я был таким, с самого начала родился сумасшедшим. Поэтому и не жалел ни о чем. Ни о выбранной профессии, ни о быстротечности жизни, ни о полученных при исполнении служебного долга ранах, ни о возможной скорой смерти, мысль о которой пришла около нескольких часов назад, стоило мне произнести хриплое «мой убийца» и поймать на себе жаждущий, буквально впивающийся в меня взгляд.
Стало быть, мое многолетнее наваждение, мой наркотик, мое недосягаемое желание и станет причиной моей кончины? Моим палачом? За какие такие грехи, хотелось бы знать?

Притронувшись напоследок нарисованных губ своими губами, я с размаху плюхнулся на кровать, зарываясь лицом в подушку, вытягиваясь во всю длину гибкого уставшего тела, а потом рывком перевернувшись на спину. С удовольствием подтянулся, уставившись в украшенный сетью тонких трещин и паутины потолок.

А ведь я искал, когда то пробовал искать человека с похожей внешностью, поднял все архивы, что позволял мне мой статус тогда еще старшего сержанта. Не найдя абсолютно ничего, посмеялся над неудавшимся стараниям, решив, что если уж и объявится человек с похожей внешностью, то как-нибудь сам… Вот так же отыщет меня, захочет увидеть…

Кто бы мог подумать, что именно сегодня? Смешно до слез, ведь «моего убийцу» я разглядеть не сумел. Неужели его звериного взгляда оказалось достаточно, дабы убедиться, что преследовавший меня и есть ОН, обладатель алых глаз с моих рисунков? Да – вот так просто, до невозможности, до одурения, до абсурдной нелепости просто. Я готов был плакать. Готов был хохотать, как умалишенный, сминая под себя одеяло, катаясь по узкой кровати в приступе безудержного дикого веселья.

Подозревает ли мой убийца, знает ли, что я верил, что ждал его всю свою сознательную жизнь? А если не знает… я не прочь погибнуть от его руки… потому что… потому что смерть моя все равно окажется не напрасной. И Брукс, в итоге, отыскав мой хладный труп, всплакнет, отдавая последние почести безвременно ушедшему герою. Ха-ха! Пафосно? Разумеется. И меня это ни чуть не смущает, не страшит. А наоборот – веселит и радует. Хотя умирать, на само деле не весело. Совсем.

В голову прокрадывается назойливая мыслишка, что, возможно, ради короткого момента встречи с моим пожизненным наваждением явно стоит рискнуть даже этой быстротечной жизнью…

Мобильник зазвонил неожиданно. Не то чтобы я не ждал звонка, просто звонить мне мог разве что Брукс, и шеф, так как новый номер имелся только у них двоих, а на синем экране старенького телефона высвечивался «неизвестный». Несколько минут поколебавшись, я нажал «принять», прижав мобилу к уху, ожидаемо вопросив «Алло?». Трубка промолчала. После более настойчивого «Алло?», отзвучавшего раза четыре, я готов был раздраженно выматериться. Едва сдержавшись, проговорил возмущенную речь, и попросив меня больше не беспокоить, нажал на «сброс».

После отбоя телефон назойливо зазвонил опять. Отлепив ладонь от лица, я обнаружил номер Брукса. Спешно включив соединение, приготовился выслушивать привычное « Мать, твою, Флоурайт…».

После недолгой перебранки и обмена фраз, я резко сорвался, на ходу напяливая коломбовский плащ. Пулей вылетел из квартиры, понимая, что отоспаться мне удастся не раньше воскресения или на том свете – спусковой механизм двухлетней игры наконец пришел в движение, а главным действующим лицом приходилось выступать непосредственно мне. Похоже, исход моего затянувшегося расследования решиться гораздо раньше, чем я планировал.

@темы: Курогане, Фай, фанфики, Курофай