Имя нам - Цубаса

[WTF TsubasaRC 2014]

@темы: реклама в сообществе

---

Хозяин теней

[Солнечная кошка Ликс]

Название: Хозяин теней
Автор: Lixsurr
Бета:  medb.
Форма: миди
Персонажи: Курогане, Фай, Шаоран, Мокона и немного Камуи с Субару
Категория: джен, слэш
Жанр: приключения
Рейтинг: R
Предупреждение: упоминается нон-кон и даб-кон
Краткое содержание: очередной мир оказался ловушкой, Фай, Шаоран и Мокона лишились магии, чудовища убивают людей. Смогут ли путешественники спастись, удастся ли им вырваться из капкана?
Примечание: Таймлан – постканон.
Статус: Закончен.

Главы 1-5.

Главы 6-7

Глава 6. Жрец

– Спать мы будем в одной комнате, – хмуро сказал Куроганэ.
Лио вопросительно приподнял брови, и впервые в его голосе появилось что-то кроме брезгливой неприязни:
– У нас нет комнаты с такой большой кроватью.
– Мы и на тюфяках прекрасно выспимся, – ответил Куроганэ. – Можем в той же кладовке.
Пожав плечами, Лио проводил их в прежнюю комнатушку. Помывшиеся, накормленные, переодетые в храмовые балахоны охотники за демонами растянулись на облюбованных тюфяках.
– Одни никуда не ходите, – велел Куроганэ и сурово добавил, пристально посмотрев на Фая: – Особенно ты.
– Хорошо, – тихо согласился он.

***

Только уснули, явился недовольный Лио. Как же он надоел Куроганэ.
– Господин желает вас видеть, – сообщил юнец. – Немедленно. Пришёл сам губернатор.
Лио проводил их в большой, отделанный красным деревом кабинет с множеством книг на полках вдоль стены. Губернатором оказался кряжистый мужчина с тяжёлой челюстью, лживой улыбкой и маленькими холодными глазами. Он развалился в кресле. Вешон с почтительнейшим выражением лица сидел за заваленным бумагами столом.
– Значит, это новые охотники за демонами, – усмехнулся губернатор. – А я, как вы, конечно, знаете, губернатор Архар.
У него был точно такой же колючий, похотливый взгляд, как у жреца, и Куроганэ заметил облегчение Вешона, когда Архар остановил его на Шаоране. Куроганэ выводило из себя, что эти двое смотрят на его спутников, как на самых дешёвых шлюх весёлого квартала, но приходилось изображать послушание, чтобы понять правила игры и расстановку сил.
И сейчас, например, Куроганэ был уверен, что жрец не смеет возразить губернатору.
– Как тебя зовут, мальчик? – спросил Архар.
– Шаоран.
– Необычное имя. Красивое, – губернатор продолжал улыбаться. – Надеюсь, тебе здесь понравится… и остальным. Можете идти.
Он отвернулся к Вешону:
– Так о чём я… моя псина заболела, без твоей помощи не обойтись.
– Вы можете идти, – напомнил жрец, лизнув взглядом засмотревшегося на книги Фая.
Вешон и Архар ни во что не ставили охотников, явно чувствовали за собой силу и право относиться к остальным, как к безропотной скотине. Причиной этой надменности были высокие должности или нечто большее?
Закрыв за собой двери, Куроганэ приказал:
– Не отходите от меня ни на шаг.
Он разрывался между двумя желаниями: увести подальше дорогих ему людей или защитить местных жителей, чужих ему, но так напоминавших жителей Сувы…

***

В «Золотую подкову» охотники в позаимствованной храмовой одежде явились со своими скромными пожитками. Умолкнувшие посетители захудалого трактира уставились на вошедших. Куроганэ отыскал взглядом Вара и направился к его столу в углу.
– Я приглашал только тебя, – полушёпотом заметил Вар, неприязненно покосившись на закрывшегося капюшоном Фая.
Битва с общим врагом и отчаянная смелость мага нисколько не изменили отношение к нему.
– Чем он всем не угодил? – спросил Куроганэ.
– Странный ты, – заметил Вар. – После шестнадцати лет войны с Нуланией удивительно было бы привечать одного из них, даже если это охотник за демонами.
– Он никогда не был в Нулании, – заверил собеседника Куроганэ.
– Ну и что? Светлые волосы, жёлтые глаза – нуланская кровь, а поганую кровь ничто не исправит. Я не сяду с ним за один стол… и не буду рассказывать, пока он здесь.
– Я подожду на улице, – с готовностью согласился Фай.
– Нет, сядьте вон туда, – распорядился Куроганэ, заметив неподалёку длинный стол, с одного края занятый тремя мужчинами.
Едва Шаоран и Фай приблизились, мужчины пристроились к другому, почти полностью занятому столу. Ещё несколько посетителей отсели подальше от мага. Его губа нервно дёрнулась в жалком подобии усмешки.
– Я так понимаю, заказ делать бессмысленно, – негромко произнёс он.
Брезгливо скривившись, Вар плеснул в два стакана вино из бутылки.
– Что ты знаешь о мече, жреце и губернаторе? – нахмурился Куроганэ.
Склонившись к нему, Вар очень тихо заговорил:
– Кровь заката принадлежал предыдущему жрецу. Пока он был тут, твари не перепрыгивали стен, такая сильная и чистая у него была молитва. Но его убили. В храме. Кровью заката пригвоздили к стене. Убийцу не нашли. Потом появился Вешон. Сначала он тоже был ничего, держал защиту, но через несколько недель волки впервые прорвались в город. Вешон клялся и божился, что не виноват. Губернатор встал на его защиту. С тех пор чудовищ становится всё больше, и жертв тоже. И каждый год неурожай.
– Почему вы не сменили жреца? – спросил Куроганэ. – Почему не уезжаете?
– Мы отправляли прошения, но на них не ответили. Все, кто мог, уже уехали. Для оставшихся король и нуланская армия страшнее чудовищ: чудовище может и не сожрать, – Вар невесело усмехнулся. – Возмездие Его Высочества за уход с земли и жестокость захватчиков неотвратимы.
– Где мы можем остановиться?
– Не понравилось в храме? – усмехнулся Вар. – Слишком смазливые мордашки у твоих спутников?
– Где мы можем остановиться? – нахмурился Куроганэ.
– Если бы с тобой не было этого нулайца, – кивнул на Фая Вар, – вам были бы рады в любом доме.
– Мой спутник не нуланец, – сказал Куроганэ. – Возьмёшь нас на постой?
– У меня все сыновья погибли на войне. Прости, я не пущу в свой дом нуланца. Тут у всех кто-нибудь погиб на войне, его не пустят.
Куроганэ стиснул зубы, повторил:
– Он не нуланец.
– У него светлые волосы и жёлтые глаза, не пытайся меня обмануть, – попросил Вар. – Оставайтесь в храме. Там хорошая еда, и силы восстанавливаются быстрее, если ты ещё не заметил. Вешон белый жрец, он не может применять магию во вред, – Вар брезгливо скривился. – Если что – снеси ему голову и все дела.
После отказов в нескольких десятках домов Куроганэ вынужден был признать правоту Вара: нуланцев тут ненавидели до безумия. Никакие заверения в ненуланском происхождении не действовали, и было почти удивительно, что присутствие мага терпели. Казалось, многие хотели расправиться с ним лично.
Фай был тих, не поднимал головы, держался за спинами спутников, словно ненавидящие взгляды его жгли. Куроганэ злился. На глупых людей, пропавшую магию, подозрительного жреца. Но за городом нечего есть, ночью появятся волки, и, сжимая механическую руку в кулак, воин думал, что ещё пара таких ударов – и она не выдержит. А жрец не может применять магию во вред.
Они решили вернуться в храм.

***

Куроганэ и Шаоран спали. Фай сел. После всех тех пронзительных испепеляющих взглядов, физически ощутимой, давящей ненависти он никак не мог уснуть.
И, стараясь отвлечься от ощущения, что эти взгляды преследуют, проникают под одежду, под кожу, в самую душу, Фай всё больше задумывался о книге, замеченной на полке в кабинете жреца: рисунок на переплёте напоминал чёрные знаки проклятия.
В их связи Фай не был уверен, но проверить следовало. Возможно, сейчас был самый подходящий момент: четверть часа назад, выглянув на шум, маг увидел уходящего Лио, а жрец ещё раньше отправился куда-то с губернатором.
Фай не мог решить, будить ли Куроганэ: воин выглядел слишком бледным и больным, а впереди ждала тяжёлая ночь. С одной стороны, надо держаться вместе, а, с другой, до кабинета всего шагов двадцать, плюс восемь до полки в самом кабинете – так близко, крикнешь – услышат. Если появится жрец – можно сослаться на интерес к книгам. К тому же, Вешон не может пользоваться боевой магией.
Накинув белые просторные одежды и взяв меч, маг вышел из комнаты. Дверь осталась открытой. В конце концов, он же не собирался отходить от Куроганэ… слишком далеко.
В коридоре было пусто и тихо, в кабинете тоже. А книга с чёрными знаками исчезла.
– Любите читать? – раздался за спиной знакомый голос.

Глава 7. Ловушка для неосторожного мага

Вздрогнув, Фай обернулся. Вешон стоял в дверях. Под его пристальным взглядом Фай почувствовал себя голым.
– Я напугал вас, простите, – улыбнулся жрец.
Расслабленная поза, спокойствие – он выглядел безобидно и несколько утомлённо. Бледная копия короля Ашуры. Фай убрал меч за спину и виновато улыбнулся в ответ:
– Это я должен извиняться: вошёл без спроса…
– Ничего страшного, тяга к книгам – это хорошо, – он направился к столу, освободив Фая от тяжести раздевающего взгляда. – Я бы предложил вам остаться днём, но губернатор… довольно своеобразный человек, с ним бывает тяжело, – Вешон открыл неприметную дверцу шкафа, показал бутылку. – Хотите выпить?
– Я не пью, – солгал Фай.
Кивнув, Вешон на миг потупился, усмехнулся:
– Я тоже не пил, пока не поселился здесь, – он плеснул в серебряный кубок золотистого напитка, глотнул. – Вы любите книги?
– Да, – Фай отступил к двери. – Но я, пожалуй, пойду.
– Я могу уйти, – любезно предложил Вешон.
Он выудил из-под бумаг книгу. На светлой коже обложки чернели знакомые знаки. Вешон покосился на Фая и вернул её на полку. Палец жреца медленно скользнул по переплёту.
– Я часто одалживаю книги – губернатору, например. Вот эту он читал недавно. Я не понимаю в ней ни слова, а он разбирается, – Вешон развернулся и бодро продолжил: – Губернатор очень образованный человек, хотя по манерам не скажешь. Просто он знает себе цену. И он сильный маг, не обременённый печатями белой маги.
Фай задумчиво смотрел на книгу: губернатор – маг без ограничений, заинтересовался ей. Возможно, содержания Вешон не знает. Может ли за проклятьем стоять Архар? Может ли Вешон действительно ничего не знать, а просто… просто желать его, Фая?
– Вижу, вам хочется почитать, – улыбнулся жрец, вынул из стола книжечку в золотом окладе. – Вот, посмотрите, моё последнее приобретение. Её мало кто мог оценить, но вы окажете мне честь, посмотрев её и порадовавшись такой прелестной вещице. Держите. А потом я оставлю вас наедине с книгами.
Взвесив все «за» и «против», Фай улыбнулся:
– Да, конечно, я с удовольствием… – он взял книжечку свободной рукой и осёкся: выскочившие из томика от нажатия Вешона иглы вонзились в ладонь.
Книжица упала, раскрылась, но там не было страниц, только механизм с колбами. Фай бросился к двери – от лёгкого пасса Вешона она захлопнулась, щёлкнул замок.
– Да, её мало кто мог оценить, – вздохнул жрец, поднимая хитрое изобретение. – Но я был в их числе. И действительно не пил, пока не поселился здесь.
Кожу Фая покалывало, он выронил Кровь заката, ударил дверь ладонями и изумлённо уставился на слабеющие руки. Он хотел закричать, но не смог.
– Понимаешь ли, мой дорогой, прекрасный Фай, – продолжил жрец, убирая «книгу». – Принесение в жертву – процедура долгая и болезненная, а мало кому хочется возиться с вопящими и извивающимися. Но проблема в том, что ключевая деталь процедуры именно боль. Этот яд просто идеален: он парализует, оставляя чувствительность. Жертва ощущает абсолютно всё.
Вешон подошёл к прислонившемуся к двери Фаю и жадно поцеловал. Он сопротивлялся изо всех сил, но тело едва шевелилось. А вот ощущения, да, были: запах вина, чужие губы, и язык, так отвратительно, бесцеремонно вторгающийся в рот, и руки то на плечах, то на шее, то на бёдрах – хватают, тискают. И от всего этого – звенящее напряжение внутри, и накатывающий ужас: не убежать, на этом он не остановится. Но Вешон остановился.
– Я хотел сделать это, как только увидел тебя, – признался он и за запястье потащил Фая за собой.
Фай рухнул на колени, надеясь, мечтая, что Куроганэ или Шаоран проснутся, хватятся, найдут. Вешон подхватил его, подвёл к стене. Подсвечник оказался рычагом, потайная дверь в маленький кабинет распахнулась. Он был заставлен книгами с чёрными знаками. Но Фай уже не думал о проклятии, знаках, книгах: если дверь закроется – его не найдут. И он, наверное, никогда больше не увидит Куроганэ… Никогда! От этой мысли становилось по-настоящему жутко. Жрец усадил Фая на софу, сам устроился рядом, освободил его светлые волосы от ленты, небрежно погладил их.
«Куроганэ, Куроганэ… – стучало в голове Фая. – Помоги мне!»
Щелчок пальцев Вешона – лампа зажглась, взмах руки – влетел и лёг у полок Кровь заката, лёгкий пасс ладонью – дверь закрылась, отрезая всякую надежду на спасение. Оцепеневший Фай не мог поверить, что всё закончится так.
– Теперь нам никто не помешает говорить, – жрец ухватил сползшего с софы, тянувшегося к выходу Фая за запястье. – Знаешь, мне не с кем поговорить, правда. А иногда хочется. Особенно о жизни здесь.
Неимоверным усилием воли Фай заставлял слабеющее тело шевелиться, двигаться: вдруг, вдруг, вдруг… получится. А жрец всё вещал с неестественной монотонностью:
– Сам понимаешь, собеседникам приходилось затыкать рот навечно, но в это полнолуние всех оставшихся принесут в жертву. И тебя с ними. Мне даже жаль, поверь, – Вешон с довольной улыбкой наблюдал тщетные попытки Фая вырваться. – Ты мне нравишься. Можешь считать это любовью с первого взгляда. Да, если бы ты не был жалким человеком без магии, я мог бы тебя по-настоящему любить.
Фай смотрел на него с ненавистью.
– Мне нравятся твои глаза, когда ты смотришь так зло, исподлобья, даже мурашки по коже. Ты хорош, действительно хорош. Ну давай же, ползи, убегай от меня, – Вешон коротко рассмеялся. – Ну, доставь мне удовольствие, прекрасный золотоглазый мальчик.
Доставлять удовольствие? Нет, Фай этого делать не собирался. Он обмяк и закрыл глаза. Вешон снова усадил его на софу, долго целовал, бесконечно шаря и шаря по безвольному телу, царапая, впиваясь тонкими пальцами в плоть, залезая под белоснежный балахон, между ног, и наваливаясь, давя выпирающим членом, дрожа от возбуждения. Сердце Фая бешено стучало, он думал – всё – Вешон возьмёт его прямо сейчас, но жрец, точно насытившись, откинулся и продолжил говорить с той же безумной интонацией:
– Среди местных редко встречаются красивые жертвы. Обычно они такие уродливые, что к ним прикасаться не хочется. Я устал приносить их в жертву, – он засмеялся. – Но иногда мне нравится такая безвольность, и я играю с Лио. Он мне наскучил, а вот ты…
И Вешон самозабвенно впился в губы Фая. Снова ему показалось, жрец доведёт дело до конца, и даже с закрытыми глазами эти бесцеремонные, грубые, вездесущие прикосновения сводили с ума, не давали забыться. Накатили тошнота и леденящий ужас: он ничего не может сделать! Пошевелиться не может! Полностью во власти безумца.
Внезапно Вешон опять отстранился.
– Когда-то, приехав сюда, я оказался на твоём месте, но не буквально, – он зашёлся лающим смехом, продолжил не сразу: – Такой же яд в этой «книге», но в особняке губернатора. Мне грозила смерть, но я засунул идеалы куда подальше и был очень покладистым мальчиком. Поэтому я жив… Фай… а у тебя есть идеалы?
Вешон ухватил его за подбородок, потряс. Находиться во тьме, только чувствовать и слышать было уже невозможно. Фай с трудом разлепил веки. Он ненавидел этого человека.
– Ну конечно, ты же не можешь говорить, – жрец захихикал.
Глаза у него были совершенно безумные, своей властью он откровенно наслаждался. И Фай понял: этот ублюдок не пощадит, нет, он непременно протащит через все муки и унижения, на какие хватит его больной фантазии, а потом убьёт. И будет наслаждаться каждым мгновением причинённой боли.
– Правда, это забавно. История повторяется, но быть охотником куда приятнее. И ты мне нравишься, – Вешон провёл пальцами по влажным губам Фая, внутренне содрогнувшегося от отвращения.
Фай обречённо ждал, когда его как безвольную куклу опять начнут тискать, ощупывать. Он уже хотел быстрее всё закончить, чтобы жрец его оставил, перестал жаться, наваливаться, омерзительно тереться возбуждённой плотью. Ожидание развязки становилось невыносимым.
– Если будешь послушным, ласковым мальчиком, я оставлю тебя в живых. Обещаю, – на несколько мгновений взгляд Вешона потеплел, но прежняя колкость вернулась, леденящая кровь улыбка искривила губы, и он стал похож на хищно ухмылявшегося демона в человеческом обличье. – Ты мне очень нравишься, и я, кажется, тебя люблю, хотя знаю, это не любовь, а простая похоть: любить убогое создание без магии я не могу. Поэтому, прости, нет сил терпеть: я слишком тебя хочу...
Вешон перевернул Фая, спустил его ноги с софы: колени холодил пол, дышать с уткнутым в сиденье лицом стало трудно. Вешон задрал балахон Фая.
Теперь точно не остановится.

NEW!

Глава 8. Бессилие

Глава 8. Бессилие

Куроганэ проснулся, точно его толкнули.
Фая нет.
– Вставай! – Схватив Серебряного дракона, Куроганэ выскочил в коридор.
Уверенность, что Фай не просто пошёл в нужник или на кухню, была абсолютная. Как и предчувствие дурного.
Где он?
Где?!
Шаоран прикрывал спину, Куроганэ пинком открывал двери: кухня – пусто. Столовая – никого. Спальня. Кладовка. Спальня. Спальня. Кабинет. Кладовка. Пустая комната. Кладовка. Пустая комната. Храмовая зала. Никого.
Фая нет.
Ни Вешона, ни Лио, ни слуг. Куда все подевались?!
Куроганэ не мог избавиться от накатывавшего страха за своего мага.
Фай бы сам не ушёл.
Но где искать?
Куроганэ и Шаоран снова обошли храм, заглядывая куда только можно: под лавки, в шкафы, под письменный стол, под кровати, переворошили кладовки – ни зацепок, ни следов Фая. Словно его тут никогда не было.
Кулак Куроганэ врезался в стену.
– Проклятье!
Раздробленная побелка осыпалась на пол.
– Пойдём, – тихо сказал Куроганэ.
Он и Шаоран покинули храм.

***

Всё это время, слушая окрики через многочисленные слуховые отверстия, Вешон смеялся и шептал застывшему под ним Фаю путаные слова любви вперемешку с оскорблениями, обещаниями и кровавыми признаниями.
Так близко… и одновременно так далеко – новый кошмар Фая.

***

Мрачный двухэтажный особняк из серого камня встретил хищным блеском маленьких окон. Он походил на своего владельца губернатора.
Куроганэ отшвырнул преградившего кованые ворота слугу, от пинка жалобно скрипнули и отворились створки. Мощёная дорожка, ухоженные лужайки… всё какое-то неживое.
Массивные двери тёмного дерева отворились:
– Чего вы хотите? – Долговязый камердинер покосился на меч, но вид сохранял надменный.
– Где наш спутник? – с расстановкой спросил Куроганэ.
– Дома никого нет, – в тон ему ответил камердинер.
Куроганэ отшвырнул его в сторону и вошёл.
Словно в склеп.
Холодно. Свет едва сочился в узкие щели между тёмными портьерами, и разбивался о темноту стен, тускло мерцали редкие светильники.
– Что вы себе позволяете? Когда губернатор вернётся…
Не слушая угроз, Куроганэ шёл по коридорам, заглядывал в комнаты. Шаоран продолжал прикрывать спину, но казалось – они единственные живые существа в доме, и камердинер не более, чем заводной механизм, пророчивший беды.
Ни охраны, ни магической защиты. Похоже, губернатор ничего не опасается.
Только в полуподвальной кухне Куроганэ встретил людей: две измождённые служанки возились возле плиты, подняли на вошедших безразличные, тусклые взгляды.
– Вы видели здесь блондина с голубыми глазами?
Словно не поняв вопроса, они тупо смотрели на Куроганэ.
– Вы видели…
– Они глухонемые, – мрачно отозвался камердинер голосом, вдруг чем-то напомнивший губернаторский.
Куроганэ развернулся: долговязый холодно на него смотрел.
Через час всё было дважды и совершенно безрезультатно осмотрено.
– Губернатор узнает о вашей наглости, и тогда вы пожалеете…
Камердинер захлопнул дверь.
Только за воротами Куроганэ вздохнул свободнее: в особняке была какая-то тёмная, губительная сила.
– Ты тоже почувствовал? – спросил Шаоран, хмуро глядя на покинутое жилище. – Там словно… всё умерло.
Они переглянулись.
– Куда теперь? – Шаоран убрал меч в ножны.
– Обойдём город, кто-нибудь что-нибудь видел, – в голосе Куроганэ не было уверенности.

***

Худшие подозрения Куроганэ вскоре подтвердились: ходя от дома к дому, он и Шаоран сталкивались только с бесконечной ненавистью к Фаю и всеобщим неведением, которому трудно верить.
Вар лишь плечами пожал: «Он удрал, это же нуланец, чего вы ещё ждали?»
Объяснять, что по доброй воле Фай никуда исчезнуть не мог, было бессмысленно: похоже, если бы он истекал кровью на центральной площади, его бы добили, но не помогли. В лучшем случае оставили бы умирать.
А это значило, спрашивать бесполезно.
О местоположении Вешона и Лио тоже никто ничего не знал.
Или не хотел говорить.
Чтобы не помогли нуланцу.
Но куда мог деться Фай? Город достаточно крупный – слишком большой для быстрого и внимательного обыска – пространство за пределами города почти необъятно, если увезли в повозке или на лошади, то уже отъехали достаточно далеко в неизвестном направлении, а если здесь существуют магические способы перемещения…
Куроганэ дёрнул за плечо проходившего мимо паренька и заглянул в расширившиеся от страха тёмные глаза:
– Маги могут перемещаться на расстояние? – Не дождавшись ответа, Куроганэ тряхнул жертву расспросов. – Ваши маги могут мгновенно перемещаться из одного места в другое?
– Н-незнаю, – паренёк покосился на Шаорана. – М-магия есть тайна, только м-маги знают…
Оттолкнув его, хмурый Куроганэ пошёл дальше по узкой, мощёной булыжниками улице.
Итак, о возможностях врагов почти ничего неизвестно, о мире почти ничего неизвестно, и совершенно неясно, где может быть Фай.
Давно Куроганэ не чувствовал себя таким беспомощным.
– Ладно, – заключил он. – Не хотят по-хорошему, придётся по-плохому.
Увы, ответы под угрозой расправы были теми же, только к разбушевавшимся «охотникам» подошли стражники: четверо вооружённых парней с синими повязками на лбах. Куроганэ отпустил допрашиваемого мужчину, и тот, не оглядываясь и спотыкаясь, кинулся прочь.
Стражники лезть в драку явно не хотели.
– Послушай, – строго сказал тот, что постарше и поплотнее, – ты нарушаешь закон, но я готов закрыть на это глаза, если ты прекратишь пугать людей и ночью снова пойдёшь на дежурство.
– Мой спутник пропал, – хмуро ответил Куроганэ. – Я должен его найти.
– Это нуланец, он…
– Он не сбежал, – отчеканил Куроганэ. – Тут замешан жрец. И губернатор. Их нигде нет.
Помолчав, предводитель стражников ответил:
– Я ничем не могу помочь. И люди не могут. Твоему приятелю не дали бы расхаживать по городу. А жрец и губернатор… – он понизил голос: – Лучше тебе обратиться к ним, когда появятся. У них свои дела, к которым остальные не имеют отношения.
Вот ему Куроганэ поверил. Кивнул. Убрал Серебряного дракона в ножны.

***

Приближалось время благословения, к храму подтягивались первые мужчины, устало поглядывали друг на друга.
– Проверим всё снова, – решил Куроганэ.
Он запрещал себе отчаиваться, но исполнять приказ становилось всё труднее.
Искать, непременно искать: где-то Фай должен быть. Жрец и губернатор вряд ли внезапно покинут насиженные места. Хотя это, конечно, было успокоительным допущением.
И внезапно библиотека оказалась не пуста: в кресле сидел Вешон, с улыбкой поглаживая золотую книгу.
Ярость захлестнула Куроганэ, он вмиг оказался рядом:
– Где Фай? – меч коснулся горла жреца. – Где?!
– Не знаю, – пискнул Вешон, таращась на клинок. – Разве не с вами?
– Где он? – повторил Куроганэ и добавил сквозь зубы: – Если ты его хоть пальцем тронул или тронешь – голову тебе снесу.
– Да что вы в самом деле? – невинно хлопал ресницами жрец. – Я ничего не знаю, не понимаю, о чём вы.
– Где он? – процедил Куроганэ.
Но он хватался за соломинку: запугать, выведать, заставить ошибиться. Куроганэ не мог понять, врёт жрец или говорит правду: слишком непостоянный человек, фальшивый, с безликой аурой.
Вешон растерянно смотрел на него.
– Где ты был? – грозно спросил Куроганэ.
– Лечил собаку губернатора, – поспешно ответил жрец.
– Врёшь, – тряхнул его Куроганэ, едва сдерживаясь, чтобы не избить.
– Мне запрещено лечить животных, только людей, – торопливо пояснил Вешон. – Мы были в охотничьем доме за городом.
– Проклятье, – Куроганэ отпустил его.
Губернаторский дом вне города стоило проверить.
И за жрецом проследить.
Сейчас он будет благословлять, а ночью, полагая, что все ввязались в бой, наверняка потеряет бдительность, и тогда, возможно, если он действительно причастен к исчезновению мага…
Нет, Куроганэ не имел права отчаиваться.
Только не когда Фаю нужна помощь.

***

Луна проступала, и вечерний воздух полнился беспокойством, нервное возбуждение охватывало людей. Не приняв благословения, Куроганэ и Шаоран отправились «на пост», но за ближайшим домом остановились, ожидая завершения церемонии.
Оба стояли, прислонившись к холодному камню ограды, а время тащилось бессердечно медленно.
Наконец, последние двое бойцов вышли из храма. Тусклый белый свет брызнул из его стен и образовал полупрозрачный купол. Те последние двое лениво двинулись по периметру купола, и от его тусклого света их кожа казалась белёсой, как у тяжёлобольных.
Куроганэ подошёл к охранникам:
– Что это?
– Ты почему не на посту? – удивился мужчина постарше.
– Что это? – сурово повторил Куроганэ.
– Жрец молится, – простодушно пояснил младший. – Чтобы благословение действовало.
– И он так молится всю ночь?
– А то, – кивнул он же. – Иначе мы бы не сдюжили. А вы и правда, чего не на посту?
– Дело есть, – ответил Шаоран. – Вы до утра здесь будете?
– Да, этой ночью наш пост тут.
Приблизившись к куполу, Куроганэ протянул руку, но она наткнулась на свет, как на камень.
– Жрец не может уйти незаметно? – уточнил Шаоран.
– Не, он молиться должен, иначе оружие не будет разить демонов, – уверенно ответил старший.
Оставалось надеяться, что это правда.

***

Купол из тусклого света над губернаторским домом Куроганэ и Шаоран заметили издалека, но приблизились проверить: та же каменная непроницаемость.
Серебряный дракон свернул в руках Куроганэ и беззвучно скользнул по свету. В бессильной ярости Куроганэ рубил несокрушимый купол.
Бесполезно.
Всё, что они делают – бесполезно.
– Думаю, лучше вернуться на пост, – тихо озвучил мысль Шаоран. – Пусть враги считают, что мы сдались… К тому же, будет нехорошо, если волки станут искать тебя по городу.
Да, волки, так откровенно жаждавшие вгрызться в горло Куроганэ – это вряд ли совпадение. И кто знает, как они поведут себя, не обнаружив любимую жертву на месте. Куроганэ смотрел на купол: прекрасная защита, что она скрывает? Что творится сейчас в доме губернатора?
– Проклятье. – Куроганэ двинулся к месту сбора их осиротевшей десятки.
Май радостно махнул рукой – точно как вчера, словно ничего не случилось:
– Наконец-то, мы уж думали, вы тоже пропали.
– Нет, мы осматривали близлежащие улицы, – отозвался Шаоран, – на случай, если волки прорвутся, и придётся сражаться там.
Ему одобрительно закивали. Только Вар смотрел куда-то поверх домов.
– Без некоторых даже спокойнее, – тихо заметил он и отшатнулся, поймав ненавидящий взгляд Куроганэ.
– Ещё раз услышу дурное мнение о нём – повешу тебя на твоих же кишках.
Вар кивнул и отошёл подальше.
Вскоре вой пробрал их до костей.

***

В этот раз в глазах чудовищных волков не вспыхивал свет, они не кидались так яростно на Куроганэ, но у послабления была высокая цена, заплаченная послушным, ласковым магом.

***

Внутри храма дышалось легче.
Не удивительно, что все с надеждой тянутся сюда. Жрец ласково улыбается и врачует даже самые страшные раны. И всё же его недолюбливают.
Чтобы недолюбливать человека, постоянно спасающего твою жизнь и облегчающего боль, нужны веские причины.
Куроганэ посмотрел на бесконечную вереницу покалеченных: движения однообразны, выверенны, словно действуют не люди, а машины. Только Лио выбивался из общего настроя: суетился, не поднимал глаз, губы его были искусаны, лицо то бледнело, то покрывалось красными пятнами.
В таком взвинченном состоянии мальчишка мог проколоться.
Намереваясь непременно устроить ему допрос, как только храм опустеет, Куроганэ поплёлся во внутренние комнаты, за ним Шаоран.
Не притронувшись к разложенной на столе пище, они наполнили кубки из бочонка с водой, но сделав несколько глотков, ощутили покалывание кожи.

***

Подземная зала очертаниями повторяла верхнюю: те же двери, даже витражи. Освещённые тремя десятками ламп росписи повествовали о победах чудовища со щупальцами. Куроганэ видел всё это мельком, пока Лио его укладывал.
– Как же достали эти жертвы, скорей бы все сдохли, – буркнул юнец на прощанье и исчез.
За последние несколько часов тысячный раз Куроганэ проклинал свою глупость.
Тело не слушалось.
Фая и Шаорана здесь не было.
Кто их защитит?
Что с ними будет?
По потолку змеились проклятые чёрные знаки. Ярость и страх за Фая и Шаорана смешивались, кипели в груди.
– А вот и жертва, – от вкрадчивого голоса Вешона мурашки побежали по коже.
Жрец склонился над Куроганэ, широко, злобно улыбнулся, зашептал, почти ласково перебирая его волосы:
– Ну, что же с твоим обещанием снести мне голову? А-а?
От прикосновения жреца Куроганэ внутренне передёрнуло, омерзение тут же перечеркнули ненависть и зверское желание эту тварь убить.
Но сильнее и важнее всего было желание защитить Фая.
– Не можешь пошевелиться? – в голосе Вешона звучало торжество. – Не можешь ответить? Чувствуешь себя не таким сильным, когда не можешь размахивать мечом перед беззащитным светлым магом? М-м? Чудесный яд, не правда ли.
Продемонстрировав нож с тёмным лезвием, жрец полоснул им по руке Куроганэ и рассмеялся, безумно сверкая глазами:
– Полностью сохраняет ощущения. Как тебе? Нравится?.. Ой, прости, ты же не можешь ответить.
Легко вскочив на алтарь, Вешон уселся на грудь Куроганэ и пристально вглядывался в глаза.
Безумец мерзостнее чудовищного волка, своей тяжестью он душил Куроганэ.
Надо было отрубить эту поганую голову!
– Жаль, лицо становится непроницаемым, но глаза… в них можно прочесть всё, – с придыханием поведал жрец. – Я понимаю нашего великого Хозяина: он любит не только кровь, но и чувства: наслаждение и боль, отчаяние, страх, надежду. Принесённые ему в жертву, они питают его, и ты станешь отличной жертвой: твои душевные силы, выплеснутые в боли и страдании, поистине будут великолепны и… сытны, – он рассмеялся, провёл остриём ножа по плечу Куроганэ.
Боль была терпимой.
Значит, чудовища просто пугали людей, доводили до отчаяния. Но какой прок в знании, если сделать ничего не можешь?
– Ты крепкий воин, – признал жрец. – Не думаю, что физическая боль вызовет у тебя столько же страданий, сколько у женщин и детей. Поэтому вернёмся к обещанию отрубить мне голову. Ты любишь Фая?
У Куроганэ замерло сердце. Вешон вздохнул, потянулся, хитро подмигнул:
– Я тебя понимаю. Он прекрасен. Я его тоже люблю, знаешь ли, но не так, как ты. Ты, жалкий простой смертный, всё равно не можешь оценить всю красоту и прелесть магии, волшебство её слияния в момент страсти…
Похолодевшему Куроганэ хотелось верить, что это просто болтовня. Но он предчувствовал худшее.
Жрец задумался, словно потерял нить разговора, и, сгорбившись, схватился за виски.
Тяжёлый, какой же он всё-таки тяжёлый.
Если бы можно было пошевелиться…
Задыхаясь, Куроганэ отчаянно искал способ освободиться и не находил.
Вешон резко выпрямился, его помутневшие глаза вновь задорно блистали:
– Мы говорили о твоём обещании, не так ли? Знаешь, что самое смешное? Самое смешное, что, когда ты мне грозился, я уже его тронул. И не только пальцем, поверь. Он был великолепен: так мило сопротивлялся, пока его не парализовало…
Словно что-то перевернулось внутри.
И, может быть, даже сломалось.
Жрец наслаждался:
– О, какой взгляд, – Вешон рассмеялся. – А ещё у Фая гладкая, нежная кожа. И это только одно из его многочисленных достоинств…

Глава 9. Сила ненависти и любви

Глава 9. Сила ненависти и любви

Если бы Куроганэ мог, он бы этого ублюдка загрыз, размозжил башку, руки оторвал, выдрал язык. Только бы жрец ничего больше не сделал.
Только бы он не говорил!
Но выродка несло:
– Понимаешь, есть особая прелесть в обладании неподвижным, но чувствующим телом, – Вешон заходил вокруг алтаря, словно читая лекцию. – У меня по этому поводу есть несколько теорий, но в моём случае, кажется, бессилие жертвы мне просто нравится. И, да, конечно, взгляд, полный непередаваемых чувств.
Он пристально посмотрел на захлестнутого дикой ненавистью Куроганэ; тени, сгущаясь, метались по стенам.
– Сначала я их различал плохо, – небрежно признался жрец, – но со временем научился: вся гамма эмоций на совершенно неподвижном лице. Это же прекрасно! Настоящий шедевр. Но больше всего мне нравится, когда жертва ломается: это самый вожделенный момент, я могу от одного этого кончить.
Куроганэ отчаянно приказывал телу шевелиться: остановить. Непременно остановить этого психа!
– У каждого свой предел: кому-то хватает просто бессилия, кому-то боли или унижения, а к кому-то очень трудно подобрать ключик… О чём это я? – Жрец остановился, задумался, через мгновение продолжил ходить и говорить: – Ты обещал мне голову снести. Не ты первый, позволь заметить. И если бы ты это сделал – лишил бы меня замечательной ночи.
Да, Куроганэ жалел, что не убил его, проклинал собственную глупость и снова и снова надеялся преодолеть действие яда.
Но тело не двигалось.
Тело предавало его в этой битве.
Чернели, судорожно подрагивали бесчисленные щупальца теней.
– Ты знаешь, Фай отдался мне прямо здесь, на этом окровавленном алтаре, – насмешливо поведал Вешон. – И так сладко постанывал, цеплялся за меня, умолял не останавливаться.
В это Куроганэ не верил. Просто не верил: Фай не мог. Ни за что.
Никогда.
Жрец мог притащить сюда Фая, заставить силой, но соблазнить, добиться взаимности – нет.
Никогда.
– Но до этого был момент, когда он сломался, прекрасный миг падения… Я ценитель, поверь, настоящий ценитель, потому что я единственный могу это понять, распробовать по одному только взгляду. А у Фая был такой взгляд – истинный шедевр, – восхищённо похвастался Вешон. – И это всё происходило, когда ты искал его в библиотеке, представляешь: мы были за стеной.
Холодок пробежался по телу Куроганэ: неужели? Неужели он был так близко и не почувствовал, не смог остановить?
Разрастаясь, тени подбирались к потолку, а жрец продолжал:
– Он держался, правда, не сдавался, я видел это, чувствовал. Но когда Фай услышал твой голос, в нём всё переменилось. Я брал его, довольно грубо – прости, мне было не до сантиментов – но когда Фай услышал, как ты его зовёшь, а видел над собой только меня, чувствовал только меня и не мог ответить, позвать тебя – ему стало страшно. Очень.
Даже буря захлестнувших Куроганэ противоречивых чувств не смогла сдвинуть его с места. Воображение слишком ярко и больно нарисовало рассказанное жрецом.
– Испуганный взгляд утопающего, – ликовал Вешон. – Я чуть не кончил, правда. Но когда твой голос стих – вот тогда Фай сломался. И я кончил. В него. В эту неподвижную, сломанную куклу.
На смену безудержному гневу вдруг пришло ледяное спокойствие. Куроганэ знал – даже с того света он достанет этого ублюдка.
– Так что я должен поблагодарить тебя за одну из самых сладких, драгоценных своих побед, – блаженно улыбаясь, Вешон закрыл глаза.
За ним раскачивались острые тени, самые длинные лизали потолок, словно языки чёрного пламени.
– Ты меня ненавидишь, правда? – мягко спросил жрец. – Хочешь, чтобы я сказал, что всё это ложь?.. Да, я соврал тебе, ничего не было.
На миг у Куроганэ отлегло от сердца – так сильно он хотел в это верить.
– Шутка, – расхохотался жрец, тыкая в него пальцем. – Было, было, всё это было! Повёлся! Ха-ха… о, как я люблю эти игры с надеждой. Надежда – величайшая сила. С ней сравнимы только ненависть и любовь, но любовь на этом алтаре редкий гость.
Тени резко увеличились. Защищавшее разум спокойствие разлетелось вдребезги, Куроганэ задыхался от бессилия, накатывающей слабости, желания любой ценой защитить своего мага от этого безумца.
– Может быть, ты приведёшь эту редкую гостью? Ты любишь Фая? – вызывающе спросил жрец. – Он ведь такой ласковый, покладистый – сплошное удовольствие. Не представляю, как всё это время жил без него, – недоумённо пожал плечами жрец.
Тени сгущались, колыхались всё сильнее, ползли по потолку.
– Ты не переживай, если Фай будет оставаться таким же нежным, я сохраню ему жизнь – он же, как оказалось, маг, а не ублюдок вроде тебя. А когда ломать будет уже нечего, я сниму проклятье с его магии, и Фай до конца своих дней будет моей послушной игрушкой.
Дикое желание помешать этому снова и снова наталкивалась на неподвижность тела: как освободиться?
Как убить эту тварь?
– Он же слабый, ему нужен кто-то, за кем он сможет идти… кого будет любить. Непростительно, что его вёл немаг, но поправимо, – Вешон радостно посмотрел на затягиваемый тенями потолок. – Что бы тебе ещё рассказать?.. М-м… а ты знаешь, что Фай выглядит очень мило, когда, постанывая, закусывает губу?
Но Куроганэ был твёрдо уверен, что этого жрец не видел.
– Знаешь или нет? Или тебе не привелось его до этого довести?.. – жрец, приметив замедление теней, нахмурился. – А хочешь посмотреть? Я могу устроить. Лио! Лио! Куда ты провалился, проклятый мальчишка?!
Куроганэ казалось, что он, как когда-то в Суве, сходит с ума, и точно сойдёт, если эта рехнувшаяся сволочь исполнит свою задумку: с Фаем? При нём? Смотреть на это и ничего не делать?
– Я отправил его на рынок, – раздался ровный голос мага.
Внутри Куроганэ всё застыло: такие знакомые интонации отчуждённости. От них трудно было избавиться, и вот теперь снова…
– Зачем? – изумился жрец.
– Этот глупец со своей ревностью совсем забыл, что нам нужно есть, – безучастно ответил Фай. – Ты плохо его воспитал.
Но за этой больной отчуждённостью едва уловимо проскальзывало что-то ещё…
Вешон рассмеялся:
– Неужели ты тоже ревнуешь, мой милый Фай?
«Не твой, – яростно думал Куроганэ. – Он никогда не будет твоим. Не позволю!»
– К простому человеку? – Фай приблизился.
– Твой приятель отлично питает нашего Повелителя, – жрец по-хозяйски потянул его за шею, провёл по приоткрывшимся губам пальцами.
Куроганэ обдало жаром и холодом от этого зрелища.
Жрец наклонился для поцелуя – и вздрогнул, засипел; глаза его открывались всё шире, выпучивались, пальцы лихорадочно цеплялись за белое одеяние Фая. Тот смотрел вверх.
Хрипя и оседая на пол, Вешон искал взгляда Фая, силился удержаться, обнять за шею, и когда кровь запузырилась на сведённых судорогой губах, посеревшее лицо приняло жалобное, просящее выражение. Жрец соскользнул вниз.
Фай повернулся, Куроганэ до дрожи обжег его сумрачный, тёмный взгляд – совсем как в кислотном Токио, при первом пробуждении вампиром.
Окровавленный кинжал выпал из рук Фая, звонко ударился об пол.
Миг неподвижности тянулся долго, Куроганэ не мог оторваться от отрешённого, бледного лица Фая, его огромных, таких чужих глаз.
Шагнув к алтарю, Фай опустил ресницы, как слепой, протянул руку, и губ Куроганэ коснулось что-то холодное, горькое.
Фай на него не глядел.
И это пугало.
Куроганэ хотел сказать что-нибудь ободряющее, дотронуться, напомнить, что он рядом, готов помочь, но помимо чисто физической невозможности это сделать, словно невидимая преграда не давала выказать такие простые, нужные знаки поддержки.
Что-то изменилось. В душе мага появилась неизведанная, тёмная территория, куда заглянуть Куроганэ боялся.
Наконец он смог шевелиться.
– Пойдём, – тихо попросил Фай.
Тени с пола чёрными щупальцами взвились вверх, опутали его, швырнули на Куроганэ, припечатывая к алтарю.
В следующую секунду оба, словно канатами, были намертво связаны друг с другом и с холодным камнем жертвенника.

Глава 10. Хозяин теней и его злейшие враги

Глава 10. Хозяин теней и его злейшие враги

Из пола и теней вырастало чудовище с росписей, обретало плоть. Мрак чёрным пламенем колыхался вокруг твари.
В залу заскочил Шаоран: в одной руке его меч, в другой, перехваченные перевязью, – Серебряный дракон и Кровь заката.
Пламя в светильниках задрожало.
Пол рванулся к Шаорану чёрными щупальцами, пригвоздил к стене.
Мечи упали.
Куроганэ вырывался, но щупальца держали крепко. Фай почти сразу сдался, безвольно лежал в демонических путах.
«Проклятье, – думал воин. – Что теперь делать?»
И в довершение из ниоткуда почти посередине залы возник Архар.
– Это было очень глупо, – спокойно заметил он. – Получив возможность, надо было бежать, не оглядываясь, – Архар улыбнулся магу. – Ты отличный лжец, мальчик, даже я не почувствовал подвоха, когда ты заговорил о противоядии… Тебе хорошо на алтаре? Советую наслаждаться последними минутами своей жизни.
– Прости, что не смог помочь, – шепнул Фай.
– Если не сдашься, прощу, – пообещал Куроганэ, сжимая его плечи.
– О чём вы там шепчетесь? – прикрикнул Архар и тут же усмехнулся. – Впрочем, неважно: козырей в рукаве у вас не осталось.
– Ты видел, где мечи? – Куроганэ почувствовал слабый кивок. – Как только появится возможность, дуй к ним.
Он отпустил мага, запрокинул голову и громко, насмешливо поинтересовался у губернатора:
– Скажи, что это за осьминог-переросток? Хотелось бы знать, кто меня сожрёт.
– Ты не знаешь Хозяина теней? – удивился Архар. – Что за необразованная скотина?
Он подошёл к колышущейся чёрной массе с бесчисленными щупальцами. Куроганэ ждал удобного момента, хоть какого-то послабления.
– Чудовище из бездны, первый враг этого мира. Невообразимо сильный, – гордо вещал губернатор, словно себя расхваливал. – Непобедимый…
– Что-то он слабовато выглядит для непобедимого, – заметил Куроганэ. – Может, дашь мне с ним силами помериться, а то как-то стыдно вот так, без борьбы сдаваться.
Обычно нести всякую фигню и заговаривать людей – дело Фая, но, выигрывая время, Куроганэ тоже мог быть разговорчивым.
Только бы это помогло.
– Ты недостоин этой чести, – гордо заключил Архар.
– Или осьминожек боится? – ехидно осведомился Куроганэ.
Их стиснуло, вдавило в алтарь, и, прижимаясь к оцепеневшему Фаю, Куроганэ подумал о том, что делал с ним проклятый жрец. Щупальца разрослись ещё больше.
– Ты очень сильный для простого человека, как и предполагал Вешон, – протянул Архар. – Кстати, это твой гнев позволил приблизиться к материальному воплощению. Ты один стоил месяца страданий этого городишки и откачивания соков земли или финального жертвоприношения, – продолжил губернатор. – Такие мучения из-за одного только рассказа. Трудно вообразить, что было бы, увидь ты всё своими глазами.
Фай сжался.
– Успокойся, – велел Куроганэ.
– Вы трое поразительны. В вас столько жизни. Ваши страдания такие вкусные! – не унимался Архар. – И столько боли, боли, боли. И столько беспокойства друг за друга, и отчаяния, и такой ужас от знания, что был рядом, но не успел, опоздал, допустил…
Мага начало колотить.
– И какой ужас, какая боль знать о том, что позорная тайна раскрыта, рассказана самому дорогому, и страшно, страшно, что никогда всё не будет, как прежде…
Щупальца всё больше скручивали Куроганэ и дрожащего Фая.
– О-о, и страх, этот непередаваемый, чистый страх друг за друга до потери инстинкта самосохранения, – Архар захохотал. – Я даже не знаю, кого убить первым! Воина, готового отдать жизни или убить за мага? Мага, испугавшегося, что от него отвернутся, боящегося одиночества?
Стиснув зубы, Куроганэ силился порвать путы.
– О-о, какой кристальный тоскливый страх. Ты знаешь толк в самоистязании, маг. Ты один стоишь тысячи унылых страдальцев… Или убить мальчишку, чтобы вы оба страдали из-за того, что не смогли его защитить?
Нужно было что-то делать.
Срочно.
Но что? Сил не хватало. Враг силён. Фай… его лихорадит, передёргивает от щупалец, ползающих по его телу, стискивающих, лезущих под одежду.
Эта тварь продолжает его мучить!
– Фай, – позвал Куроганэ. – Что бы ни случилось, я…
Щупальца растащили их в стороны. Барахтаясь в чёрных тисках, Куроганэ прокричал:
– Я тебя не оставлю!
Тьма спеленала мага, превратила в кокон.
Понимая, что чудовище питается их переживаниями, Куроганэ не мог заставить себя не бояться за Фая.
– Да, он опять наедине со своими кошмарами, – улыбнулся Архар. – То, чего он боится больше всего на свете… нет, больше всего он боится потерять тех, кого любит. Но в мире его кошмаров это случается часто.
– Убью, – прорычал Куроганэ.
– Как? – улыбнулся губернатор; он выглядел моложе, чем прежде. – Ведь твой страх – то, что ты не можешь помочь, а это и происходит. И мальчик боится…
Архар поперхнулся:
– Близнецы-вампиры?
В его тёмных глазах застыл ужас:
– Их кровь!
Кокон тьмы распахнулся, выплюнул мёртвенно бледного Фая, из его закушенной губы сочилась кровь. Щупальца прыснули в стороны, обнажая каменный пол.
Оставили в покое.
Больше не трогали.
– Проклятье, – пророкотал губернатор и нырнул в чёрную массу Хозяина теней.
Чернота собралась, вдруг вся втянулась в резко помолодевшее тело Архара. Его приобретшие аметистовый цвет глаза яростно сверкали.
Куроганэ кинулся за мечом. Шаоран уже мчался на Хозяина теней. Тот поднял руки, заклубилась создаваемая им магия.
Воздух вспорол шар из света и тумана, распался на тысячи осколков. В их затухавшем блеске стояли близнецы-вампиры.
Хозяин теней попятился, обращая руки с чёрными клубами магии к ним.
– Ты, – прошипел взбешённый Камуи.
– На этот раз не сбежишь, – пообещал Субару, выпуская лезвия когтей.
Вампиры метнулись к Хозяину теней, он выпустил тысячи щупалец.
Куроганэ бросился к неподвижному Фаю…

Эпилог. Обещание

Эпилог. Обещание

Тихо потрескивал костёр, стрекотали насекомые, в лесу шумела ночная живность. Нормальный, хороший, здоровый мир.
И никаких демонов.
Под одним плащом спал Шаоран, под другим Фай, рядом посапывала вновь чисто белая Мокона, продрыхшая в сторожевой башне всё самое страшное.
Странно было столкнуться с таким сильным врагом и в драку толком не ввязаться. В этот раз Куроганэ пришлось быть тем, кого спасают.
Он к этому не привык.
Даже в конце, получив возможность сражаться, Куроганэ забыл о гневе, жажде мести и просто прикрывал Фая от заполонивших всё щупалец.
Но ведь истинное назначение силы не махать мечом направо и налево, истинное назначение силы не месть, и не важно, кто нанёс сокрушающий удар. Главное – защитить.
Близнецы сдержали обещание Субару: Хозяин теней не сбежал, хотя в какой-то момент казалось, ему это удастся: молниеносной скорости вампиров не всегда хватало увернуться от оживших теней, и если бы магический удар не пробил потолок, переведя поле боя на открытое пространство, исход сражения мог быть иным.
Им повезло.
Просто повезло.
И как причудливы всё же повороты судьбы: когда-то ради спасения напоить Фая кровью одного из этих вампиров, чтобы спустя десятки миров встретится с их врагом и вновь спастись благодаря тем нескольким каплям крови.
«Дать ему кровь было всё же ненапрасным решением», – заключил Камуи. Благодаря этой не оборванной до конца связи он узнал о возрождении прятавшегося от них Архара.
Какова бы ни была причина вражды между Хозяином теней и вампирами – конечно, жалких людей разъяснениями не удостоили – она была веской и, видимо, личной, иначе трудно объяснить то яростное наслаждение, с каким Субару и Камуи искромсали и спалили чудовище.
Тот мир освобождён, в землю вернулась жизнь, а проклятие магии растворилось без следа; можно продолжать путь.
«Поганую кровь ничто не исправит», – вспомнились слова Вара, Куроганэ посмотрел на Фая.
Он спал уже вторые сутки.
Но Куроганэ чувствовал: скоро проснётся.
Чувствовать… это иногда очень больно.
И знать.
И не иметь возможности изменить.
И ненавидеть себя за это.
Куроганэ вздохнул. Фай открыл глаза. Опять этот убийственный взгляд живого мертвеца.
– Выпить хочешь? – предложил Куроганэ. – Крепкое. И вкусное. Еле уговорил булку отдать.
Фай натянул плащ на голову.
Не шевелился.
Молчал.
Помедлив, Куроганэ стащил плащ:
– Не закрывайся от меня.
– Он тебе много рассказал? – тихо спросил Фай.
– Это не имеет значения, – отозвался Куроганэ. – Если ты хочешь, чтобы ничего не изменилось – ничего не изменится. Я лучше забуду обо всём. И тебе советую.
– Легко говорить, – прошептал Фай.
– Да, – согласился Куроганэ и поставил перед ним бутылку. – Но, клянусь, я никогда больше не оставлю тебя одного.
Первые лучи солнца пробивались из-за деревьев на другой стороне поля, лиловый свет возвращал миру краски, и тени теряли свою мрачную густоту.

запись создана: 26.12.2012 в 15:39

@темы: Курогане, Фай, фанфики

---

ЗФБ-2013

[Victo]

И снова зима подступает...

Собираю команду для приятнейшего времяпрепровождения на Зимней ФБ.
Буду рада видеть авторов, артеров, переводчиков, виддеров, и главное - бет!

Желающие повеселиться и попахать на зимних каникулах - велком в у-мылку

АПД: Свои заявки или пожелания можно оставить вот тут

фью-фью

wtf-inside.diary.ru/p190551640.htm

запись создана: 14.10.2013 в 15:25

@темы: реклама в сообществе

---

Фанфик: «А тем временем там, на Итаке»

[medb.]

Название: А тем временем там, на Итаке
Автор: medb.
Бета: Морфи.
Пейринг/Персонажи: Шаоран/Сакура, Ватануки, Фай, Курогане, Мокона, Тойя, Юкито
Жанр: ангст, романс
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Пост-эпилог. Время для Шаорана в его путешествии тянется медленнее, чем для Сакуры в ее мире. В какой-то момент уже взрослая Сакура, на которой лежит ответственность перед ее народом и перед династией, понимает, что дальше так продолжаться не может, и сообщает об этом Шаорану через Ватануки. Какова цена Неизбежности и Предназначения?
Примечание: Название – цитата из песни группы «Зимовье Зверей».
Примечание 2: Идея текста возникла на основе заявки №20 IV тура на Clamp Fetish.
Количество слов: 3 571

читать

И еще было у мамы в характере что-то такое... ну, прямо поразительное, почти волшебное. Я вам сейчас попытаюсь объяснить. Знаете, бывают такие ящички. Откроешь один, а в нем – другой, а в другом – третий. И всегда остается еще один ящичек про запас, сколько ты ни открывай.
Джеймс Барри «Питер Пэн»

Струи воды мелодично звенели, разбиваясь об осколки мраморных плит. Мелкие искристые брызги взлетали к потолку, влажными точками оседая на тонком белом шелке церемониальной накидки.
Сакура невольно вздрогнула от холода и потерла озябшие локти. Потом выпрямилась, расправила плечи и уверенно шагнула вниз по скользким ступеням. Текучая вода была универсальным проводником магической силы, так всегда говорила мама.
Подол быстро намок и тяжело обвис, прилипая к бедрам. Церемониальная подвеска из множества золотых пластинок сползала на лоб, и девушка тряхнула головой, отбрасывая с глаз отросшую челку. Дыхание вырывалось изо рта облачками легкого пара, световые блики от воды причудливой вязью плясали на белых стенах.
Сколько прошло лет, но руины древнего храма не изменились ни капли, словно время здесь застыло давным-давно, и даже вода на самом деле не текла, а висела в воздухе.
Кажется, когда-то именно так и было.
Сакура дошла до середины бассейна, раскинула руки в стороны и сосредоточилась. Магия синеватыми струями потекла сквозь ее тело, как живительные соки по стволу дерева, снизу вверх, и выплеснулась из глаз, закружив вихрем под куполом храма. Радужные краски заметались клубком света, складываясь в невероятные узоры, за которыми невозможно было уследить взглядом, а потом мощный поток чистой энергии устремился к окулусу высоко над головой, слился с лучами солнечного солнца – и рассеялся где-то в небе.
Девушка медленно выдохнула и покачнулась. Ей показалось, что прошла едва ли пара секунд, так стремительно вырвалась из нее магическая сила, но на самом деле миновало не меньше часа. Ноги совсем закоченели.
Она дрожащими ладонями зачерпнула пригоршню льдистой воды и плеснула на щеки. На мгновение ее отражение показалось лицом шестилетней девочки, большеглазой и наивной, впервые пришедшей в храм на церемонию, но крупная капля разбила этот образ концентрическими кругами, и отражение стало почти на двадцать лет старше.
Сакура выбралась из воды и позволила себе немного передохнуть, прежде чем выйти из храма к своему народу.
Ослепительный солнечный свет щедрым потоком лился на пустыню, превращая рыжий песок в золотой. Сухой горячий воздух пах дымом дурманных благовоний, от которых кружилась голова.
Невысокий полноватый мастер церемоний в красно-белой мантии – до сих пор непривычно было видеть его на месте Юкито – неуклюже преклонил колено и протянул ей серебряный посох:
- Ваше Величество.
Сакура слегка наклонила голову и сомкнула пальцы на теплом гладком металле.
В то же мгновение на горизонте соткалась из пустоты тяжелая темная полоса облаков, и раздался первый, еще очень далекий и слабый, раскат грома.
- Сезон засухи окончен! – торжественно возвестил мастер церемоний, вскинув руки к небу.
Застывшая в ожидании толпа разразилась ликующими многоголосыми криками.
Сакура растерянно улыбнулась, принимая благодарность своего народа и больше всего желая оказаться сейчас в совсем другом месте. Потом увидела в навершии посоха свое искаженное отражение и беззвучно прошептала непослушными губами:
- С Днем рождения.

*

Окна ее покоев выходили на восток, на огромные крылоподобные руины. Тяжелые арочные створки были распахнуты, и горячий ветер колыхал легкие бледно-голубые занавески, делая их похожими на струи воды.
Между окнами стояла огромная посеребренная клетка размером с платяной шкаф – подарок брата. В дальнем углу клетки на тонкой жердочке из слоновой кости сидели две птицы. Темно-зеленые перья, рыжеватые кончики крыльев, ярко-красные загнутые клювы.
Попугаи-неразлучники.
Эти птицы не обращали внимания на людей – ни на слуг, ни на саму Сакуру. Девушке невыносимо было видеть их в клетке, она пару раз специально оставляла дверцу открытой, хотя одновременно понимала, что попугайчикам не выжить в пустыне – однако они даже не попытались улететь. Им не было дела ни до кого, кроме друг друга, они казались гостями извне обыденного мира, которые сами творят себе свой собственный мир.
Неделю назад они начали вить гнездо, и мама посоветовала положить в клетку побольше веточек, кусочков коры и травинок.
Сакура читала в одной книге, что пара неразлучников всегда держится вместе, оправдывая свое название, им свойственна крепкая взаимная привязанность, самец и самка стараются не отдаляться друг от друга дальше пределов слышимости голоса. Долгое время считалось, что в случае гибели партнера вторая птица чахнет и умирает от тоски... Однако это была всего лишь красивая легенда. Жизнь продолжается, и для сохранения вида требуется обязательное продолжение рода. Оставшийся в живых неразлучник со временем находит себе новую пару и строит другое гнездо.
Сакура присела на мягкий пуф перед зеркалом и провела расческой по волосам. Они сильно отросли и мешались, липли к шее, не желали держаться в прическе. Девушка время от времени порывалась снова обрезать их – но брат говорил, что ей идет так, хотя обычно его нельзя было назвать щедрым на комплименты.
Она смотрела на себя в зеркало – и не могла поверить, что настолько сильно изменилась.
Отчего-то вдруг вспомнилась мягкая, печальная улыбка отца, и далеким эхом прозвучали в ушах его прощальные слова: «Верь своему сердцу».
Сакура повзрослела. Опыт чужого путешествия, опыт чужой жизни сплелись с ее собственным опытом, под руководством матери и Юкито она в полной мере овладела своей магической силой. Перестала быть обузой, которую требовалось постоянно спасать и защищать.
Но дни стремительно летели мимо, жаркие, липкие и пустые. Время утекало, как проточная вода, оставляя после себя только осадок из горечи разочарований.
Она чувствовала себя обманутой. Словно кто-то поманил в сказку – и в последний момент сменил жанр.
Сакура поднялась на ноги и решительным шагом приблизилась к окну.
- Цит-цит-цит! – настороженно завопили пронзительными голосами попугайчики, напуганные резким движением.
Девушка оперлась ладонями на подоконник и полной грудью вдохнула раскаленный воздух пустыни, щуря глаза от яркого белого солнца.
Она – жрица и королева. Вся ее жизнь – обязательства перед ее народом.

*

Зеленоватые струи воды медленно закручивались спиралью, и в их глубине слабо мерцало что-то далекое, забытое и очень важное...
- Ваше Величество, Вы слушаете? – донесся сквозь дымку полудремы хриплый старческий голос.
Сакура вздрогнула и поспешила заверить:
- Да-да, конечно.
Большой зал, где обычно проходили заседания Совета, был освещен множеством свечей, отчего казалось, что помещение заполонила стая светлячков. За широко распахнутыми створками, ведущими на парадную галерею, стремительно догорал красно-рыжий закат.
Сакура незаметно потерла глаза, сделав вид, будто поправляет подвески, и выпрямилась. До сих пор казалось странным, даже диким, неправильным сидеть на троне своих предков, во главе длинного дубового стола, вдоль которого расположились советники, многие из которых помнили правление еще ее деда.
Один из них, длиннобородый и лысый, мастер сельского хозяйства, сухо откашлялся и продолжил:
- Последствия засухи удалось успешно нейтрализовать, но в южных районах все еще существует нехватка продовольствия...
- Нужно обеспечить всех нуждающихся за счет казны, - не дожидаясь продолжения, сказала Сакура.
- Вы уверены? – тут же встрепенулся казначей.
Она в ответ под столом стиснула в кулаках тонкую ткань юбки, но решительно кивнула.
Советники переглянулись, и Сакура на мгновение ощутила себя рядом с ними совсем маленькой и неопытной девочкой, но они не стали возражать и продолжили обсуждение.
Сердце грызли одиночество и тоска, она заставляла себя внимательно вслушиваться, но все чрезвычайно важные по мнению Совета вопросы скользили по краю ее сознания, не задевая душевных струн... Пока мастер внешней политики, иссохший и морщинистый, не обратился прямо к ней:
- Ваше Величество, - он пару мгновений пожевал сухими губами, словно решаясь, потом уверенно и неторопливо продолжил: - На прошлой неделе Вам исполнилось двадцать пять лет. Вам не кажется, что... Вам пора уже подумать о замужестве? Прошу великодушно простить мне мою дерзость, мы всего лишь обеспокоены будущим королевства и династии.
Остальные советники дружно закивали.
Сакура почувствовала, как в животе скручивается холодный болезненный комок, и жаркий вечерний воздух вдруг показался невыносимо душным и жидким.
- Поверьте, мы все понимаем, - с готовностью подхватил казначей. – Мы помним Вашего, так сказать, друга детства, этого примечательного молодого человека. Мы ни в коем случае ни умаляем его исключительных заслуг перед нашим королевством, но...
- Он ведь навещал нас со своими спутниками около года назад? – перебил мастер сельского хозяйства и задумчиво погладил длинную бороду. – Если не ошибаюсь, ему в тот момент как раз исполнилось шестнадцать. А Вам уже было двадцать четыре. К тому же, кажется, он не может долгое время оставаться в нашем мире.
Сакура стиснула пальцы так, что побелели костяшки, сравнявшись цветом с шелком юбки.
Закат полностью догорел, и небо стало беспроглядно черным – но девушке казалось, что в ее мыслях воцарилась еще более абсолютная чернота.
- Ваше Величество, Вы – последняя из рода. И на Ваших плечах лежит долг продолжить династию, по возможности сохранив благородную чистоту крови. Ваш избранник должен быть опытным, зрелым человеком, с рождения воспитанным в аристократической среде, способным разделить с Вами бремя заботы о королевстве, - наставительно подытожил казначей и откинулся на стуле, с удовлетворенным видом переплетя пальцы на объемистом животе.
Горький комок подступил к горлу.
Последняя из рода, последняя из рода – леденящим эхом заметалось в голове.
Четыре года назад Фуджитака серьезно заболел, и ни целители, ни жрецы не могли понять причину его недуга. Но сухой и жаркий климат Клоу стал губителен для короля, поэтому он передал бразды правления своему старшему сыну, а сам переехал в союзную северную страну Чо. Разумеется, его верная супруга отправилась вместе с ним.
Родители часто писали письма, рассказывали о своей спокойной жизни в уединенном горном городке, но этого было недостаточно. Сакуре мучительно не хватало их внимания, их мудрости, их ласковых ответов на все вопросы.
Тойя показал себя достойным правителем – Сакура заранее знала, что он будет именно таким, благодаря хранившимся в ее сердце воспоминаниям другой Сакуры. И рядом с ним всегда был Юкито, готовый подсказать, ненавязчиво успокоить, умерить пыл юного короля...
Но три месяца назад они оба вместе с малой свитой отправились с дружественным визитом в соседнюю страну – и на обратном пути их караван исчез. Не осталось ни следов, ни вещей, ни свидетелей... Они просто словно растворились в разреженном воздухе пустыни. Едва не разразился жуткий международный скандал, грозивший войной, однако усилиями магической проекции королевы Надесико дело все же удалось уладить миром, хотя отношения между странами стали натянутыми до предела.
Фуджитака по-прежнему не мог вернуться, и взять власть в свои руки пришлось Сакуре.
И с каждым днем надежды на возвращение Тойи становилось все меньше.

*

Миры переплетаются в своем бесконечном многообразии, накладываясь, сливаясь и раскалываясь, повторяя друг друга и проживая различные варианты одних и тех же событий. Двойники живут, даже не подозревая о существовании своих копий, и лишь путешественникам очевидны чудеса многомерных измерений.
Время в мирах течет по-разному.
И путешественники могут в ходе своих странствий прожить совсем иной временной отрезок, чем те, кто безвылазно остается в своем собственном мире.
Отец может отправиться путешествовать и вернуться домой, когда его внук будет уже стариком. Ребенок может пропасть с глаз матери всего на мгновение, а по возвращении оказаться ее ровесником.
И Сакура, всегда мечтавшая о путешествиях, которых ей не досталось, чувствовала себя так, словно время проносится мимо нее, как быстротечная река, и нет возможности добраться к берегу, на котором сияет охранительный маяк.
Неразлучники негромко щебетали в своей огромной клетке, крепко прижавшись друг к другу пернатыми боками в поисках близости и тепла. Сакура сидела на подоконнике и вертела в пальцах крупное, сочно-желтое яблоко с прочной блестящей кожурой.
Ей так хотелось своими собственными глазами хоть раз увидеть красные яблоки других миров... ей мечталось, чтобы и на ее долю выпала хоть капля тех приключений, которые довелось пережить другой Сакуре...
Но она – королева. И превыше всего – долг.
Время течет по-разному. И жизнь в мирах тоже проходит по-разному.
А люди – люди всегда обречены меняться с течением времени.
Внизу в ночном саду послышался какой-то возбужденный шум, замелькали факелы, но у Сакуры уже не было никаких душевных сил разбираться. Она сползла с подоконника, выронив из пальцев яблоко, подошла к кровати и навзничь упала на подушки, слабо пахнувшие вишневым цветом.
Порой ей казалось, что она лежит глубоко на дне безжизненного озера и смотрит вверх, сквозь глухую толщу воды и сквозь застывшее время.
Она прерывисто выдохнула и закрыла глаза.

*

Вокруг царила абсолютная пустая чернота – ни верха, ни низа, никакой поверхности под ногами и никакого неба над головой. Никаких звуков и никаких запахов.
Чувствуя, как гулко колотится в груди сердце, Сакура повернулась и неторопливо направилась к единственной точке света, мерцавшей вдалеке.
Она шла долго, а может, наоборот, всего мгновение, но эта точка вдруг увеличилась и превратилась в Ватануки. Бледный, сосредоточенный, в простой белой юкате, он сидел в черной пустоте и выжидающе смотрел прямо перед собой разноцветными глазами.
Так странно было видеть его неизменившимся, словно для него не прошло даже пары дней. Он теперь выглядел значительно младше самой Сакуры, все еще оставался подростком, только глаза его были усталыми и безвозрастными. И чужая нежность в ее памяти заставляла болезненно сжаться сердце, призывая обнять, спрятать, погладить по волосам и сказать, что все будет хорошо.
Он моргнул и медленно поднял голову, удивленно спросил:
- Сакура-сан? Я могу чем-то помочь?
Она сцепила руки за спиной, чтобы удержаться от непрошеных прикосновений, и решительно кивнула:
- Ватануки-кун... Не мог бы ты передать кое-что Шаорану?

*

Спустя все это время Шаорану так и не удалось понять, в чем же заключается прелесть алкоголя. Горькая, обжигающая горло вода, из-за которой в голове появляется мутный туман, мешающий мыслить связно и принимать рациональные решения...
Он устало вздохнул, потер слезившиеся глаза и решительно отставил пустой стакан в сторону. Потом сложил локти на выскобленной барной стойке, пристроил на них голову и устремил взгляд на ближайшую трещину в столешнице. Она была очень глубокая, извилистая и напоминала букву «S». А три другие трещинки рядом были похожи на иероглиф «дерево».
Усатый бармен, тщательно протиравший стаканы грязным полотенцем (Шаорану порой начинало казаться, что эти стаканы и полотенца – во всех мирах одинаковые), время от времени бросал на раннего гостя задумчивые взгляды. В баре было полупусто: время близилось к шести утра, и большинство посетителей разошлись по домам еще пару часов назад, остались только двое вдрызг пьяных мужчин в деловых костюмах в дальнем углу и сосредоточенно возившая шваброй по танцполу уборщица в ярко-синем комбинезоне.
- Что, парень, с любовью поди проблемы? – заговорил наконец бармен, ставя на стойку новый стакан и целую бутылку виски. – Все вы, молодежь, именно на этом зациклены...
Шаоран стиснул зубы, но усилием воли промолчал.
Похоже, бармены тоже во всех мирах были одинаковые – настойчивые, болтливые и охочие до чужих душевных тайн. Ну, или в перечне их служебных обязанностей просто значилась графа «помощь психоаналитика для подгулявших гостей».
- Бросила она тебя? Не печалься, найдешь себе новую, еще лучше! – продолжал излагать прописные истины бармен, важно покачивая головой. – Ты парень видный, сразу ясно, что толковый, пьешь явно с горя и очень редко, я такие вещи сразу вижу, так что любая девица будет рада отдать тебе свое сердце – ну, и не только сердце, если ты понимаешь, о чем я!
Он подмигнул, наполнил стакан, подтолкнул к клиенту и отошел к другому краю стойки.
Шаоран медленно выдохнул и крепко зажмурился.
Столько миров... Столько пережитых приключений... После начала второго путешествия для них прошло четыре года, но они выдались такими насыщенными, такими интенсивными, полными самых разных событий, открытий, опасностей, что ощущение времени совсем стерлось. Казалось, что прошло лет десять, если не больше. Однако тело Шаорана по-прежнему отставало от его психологического возраста – ведь сначала ему дважды пришлось прожить отрезок с семи до четырнадцати лет... потом временная петля разомкнулась, и началось второе путешествие, лишенное нормальных календарей и часов...
Последний раз он видел Сакуру два года назад – если точнее, семьсот двадцать один день назад – когда они случайно оказались в мире Клоу вместо планировавшегося Хансина. Волшебная сережка Моконы дала сбой, но это было стопроцентно счастливое совпадение, и воспоминания о трех проведенных во дворце днях остались в памяти Шаорана ярким солнцем и мелодичным смехом.
А теперь...
Он резко подхватил стакан с виски и ополовинил одним глотком, тут же захрипев и закашлявшись, с трудом удержавшись от желания сплюнуть.
Они путешествовали так долго, что постепенно это путешествие начинало казаться бесконечным – и бесполезным. Бесцельным. Лишенным всякого рационального смысла.
Бармен повозился с пультом и включил небольшой телевизор в стене над барной стойкой. Передавали первый утренний выпуск новостей, в котором с восторгом говорилось о подготовке к свадьбе местной наследной принцессы и о важности заключаемого политического союза.
Все мысли были какие-то отстраненные и пустые, потому что думать не хотелось.
Шаоран расплатился и медленно сполз с высокого стула, сам толком не зная, куда собирается идти. Покачнулся и обхватил руками гудящую голову.
И именно в это мгновение входная дверь бара вдруг распахнулась, с грохотом врезавшись в стену.
Двое пьяных в углу лениво приподняли головы. Уборщица от неожиданности выронила ведро, расплескав по полу грязную воду.
- Пуууууу!!! – звонкий вопль перекрыл радостный голос диктора, и что-то мягкое, размером с волейбольный мяч врезалось в солнечное сплетение Шаорана, вышибив из него весь воздух. – Мокона первая, Мокона первая!
В дверном проеме появился Фай, одетый в драные джинсы и клетчатую рубашку, упер кулаки в бедра и с довольной усмешкой воскликнул:
- Ага, вот ты где!
Мимо него решительно протиснулся Курогане, тоже в джинсах и в кожаной байкерской куртке (спустя столько лет путешествий по мирам они научились правильно подбирать местную одежду и даже на всякий случай припасли себе каждый небольшой походный гардероб), тяжелым шагом приблизился к Шаорану, молча вскинул его на плечо и развернулся к выходу.
Мир перевернулся, закружился, и все тревожные мысли куда-то пропали – видимо, вытряхнулись из головы.
- Мы заплатим за дверь, просто Куро-пон сильно беспокоился! – жизнерадостно сообщила бармену Мокона.
Упомянутая дверь со скрипом покачнулась и сорвалась с петель.

*

- Брат!!!
Сакура не была уверена, откуда у нее в легких взялось достаточно воздуха для крика, потому что дыхание вдруг разом перехватило.
Невозможно... Не может быть... Неужели?..
Она встала на рассвете и, не дожидаясь слуг, спустилась в тронный зал, мысленно готовясь к очередному разговору с Советом.
Чтобы обнаружить там Тойю. Живого, бодрого, совершенно здорового на вид, если не считать уже поджившей царапины на лбу, с предельно недовольным выражением лица и нахмуренными бровями. Впрочем, при виде сестры его лицо просветлело, и он приветственно махнул рукой:
- А! Извини, что заставил поволноваться. Мы случайно попали в оставшуюся с давней поры временную ловушку, и нас занесло в параллельный мир... ну, это долгая история... но Юкито вчера наконец нашел способ вернуться, так что... вот они мы! Не хотели будить тебя ночью, решили дождаться утра...
Жрец, стоявший за спинкой трона, мягко улыбнулся ей и поправил очки перебинтованными пальцами.
Сакура покачнулась, с трудом сглотнула, а потом мир перед глазами помутнел и размылся, и она со всех ног бросилась вперед, едва не запутавшись в длинной юбке, обхватила брата за пояс, почти упав ему на колени и уткнувшись лицом ему в грудь.
И разрыдалась.
Громко, навзрыд, испуганно и отчаянно, так, что все ее тело сотрясли судороги.
- Эй, эй! – всполошился Тойя, растерянно и неловко похлопывая ее по спине. – Все хорошо! Ты что?! Эй, ну правда, успокойся...
Сакура помотала головой и дрожащими губами улыбнулась сквозь слезы.
Что же ей делать?

*

В комнате было темно и тихо. Внизу, в парадных покоях дворца, еще продолжалось празднование, посвященное чудесному возвращению пропавшего короля. Но Сакура призналась, что у нее заболела голова, и ушла спать пораньше.
Попугайчики с негромким воркованием чистили друг другу перышки.
Мысли в голове текли размеренно и спокойно, как воды глубокой реки. Сакура сидела на кровати, подтянув колени к груди, и перебирала в пальцах бахрому своей церемониальной накидки.
Ночное небо за окном пестрело крошечными искрами далеких звезд.
Интересно, а какие созвездия светят в других мирах?
Она вздохнула и легла, по-кошачьи свернувшись клубком, но в это самое мгновение вдруг раздался резкий стук в балконную дверь.
Которая была на пятом этаже.
Сакура подскочила с гулко колотившимся от неожиданности сердцем. Вгляделась в смутный силуэт за стеклом – и бросилась к балконной двери, поспешно повернула ручку, дернула створку на себя...
На балконе стоял Фай. Облаченный в знакомый сине-белый костюм, который ему подарили когда-то в Клоу, он широко улыбался, и в голубых глазах отражались искры звезд. За его спиной возвышалась темная фигура Курогане, привычно излучавшая спокойствие и силу.
Ослепительной молнией мелькнула мысль, что Сакура теперь выглядит их ровесницей.
- Но... как... почему... - с трудом выдавила она, схватившись рукой за створку двери, потому что колени подкосились.
- Здравствуй, Сакура-чан! – еще шире улыбнулся Фай. – Мы получили твое послание.
А потом он привычным жестом сдернул тяжелый плащ с плеч Курогане – тот в ответ только раздраженно закатил глаза – и деловито укутал Сакуру, как в одеяло, так плотно, что она не могла пошевелиться.
- Фай-сан, что происходит?! – потрясенно выдохнула она, широко распахнув глаза.
А маг посмотрел на нее со спокойной и чуть лукавой улыбкой – такой знакомой, что Сакура вдруг снова ощутила себя маленькой девочкой и вспомнила чужие воспоминания – с легкостью подхватил ее на руки, подмигнул и торжественно заявил:
- Похищение невесты!
Сердце замерло и тут же заколотилось снова, быстро-быстро и восторженно-тревожно.
Фай деловито передал ее в руки Курогане, потом вскинул ладони и начертил прямо в воздухе цепочку переливчатых сине-сиреневых символов. Взметнулся теплый ветер, подхватил всех троих с балкона и медленно, торжественно опустил на землю.
К Шаорану.
К запрокинувшему голову вверх Шаорану, юному и одновременно очень взрослому, к Шаорану, которому теперь на вид было восемнадцать, к Шаорану, на лице которого были написаны ожидание, надежда, страх, верность...
И Неизбежность.
Та самая, которую постоянно ощущала в своем сердце сама Сакура.
Мокона вскочила на макушку Шаорану и затанцевала, радостно напевая:
- Сакура! Сакура теперь будет путешествовать с нами!
Потом волшебная зверушка взлетела вверх и приземлилась на грудь девушке. Та с трудом выпутала руки из плаща и крепко прижала к себе Мокону, ощутив под пальцами ее теплый мягкий мех.
Они мягко приземлились. Фай забрал Мокону, а Курогане шагнул вперед и решительно пихнул Сакуру в руки Шаорану, лаконично проворчав:
- Твое – носи сам.
И весь мир вокруг словно застыл, перестал существовать и иметь значение.
Потому что они снова были вместе. И она снова смотрела в знакомые, незаменимые и незабываемые светло-карие глаза.
А где-то глубоко внутри весело хихикнула маленькая Сакура-девочка, непосредственно болтая в воздухе босыми ногами, и пропела: «О да, семь лет – такая сокрушительная разница в возрасте! Это, безусловно, достойная причина, чтобы отказаться от человека, который ради тебя еще ребенком отрекся от своей семьи и изменил течение истории всех миров!»
- А теперь поспешим! – с довольным видом хлопнул в ладоши Фай. – Сората и Араши из мира Хансин как раз обещали подготовить свадебную церемонию! По всем правилам, недаром ведь Араши была когда-то жрицей!

*

- Я убью того засранца, который оказал дурное влияние на мою сестру!
Юкито поднял взгляд от древнего манускрипта, вопросительно посмотрел на взъерошенного, раскрасневшегося от ярости короля и мягко спросил:
- Что случилось?
Тойя неразборчиво что-то прорычал, а потом пихнул ему в руки полоску рисовой бумаги, тонко пахнувшей вишневым цветом.
Изящным легким почерком на ней было выведено: «Вернусь с наследником».

1 августа 2012

@темы: Сакура, Курогане, Шаоран, Фай, Мокона, фанфики

---

Мини с Фэндомной Битвы, level 2

[medb.]

Название: Пока костер горит
Автор: medb.
Бета: Морфи.
Пейринг/Персонажи: Шаоран, Фай, Курогане, Мокона
Категория: джен
Жанр: ангст, флафф
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Пост-эпилог. Путешествие продолжается, и найдены ответы на все вопросы – но на все ли?
Примечание: Идея текста возникла на основе заявки №8 IV тура на Clamp Fetish: «Цубаса, пост-канон. Курогане/Фай, Шаоран. Путешествие продолжается, все загадки разгаданы, теперь можно раскрывать карты перед друг другом: вечерние разговоры по душам, кто как раньше жил, кто о чём мечтал и т.д. вплоть до повышения градуса откровенностей. КуроФаи как свершившийся факт. Не стёб. Рейтинг изначально невысокий. Бонус: КуроФайные разговоры и откровенности вполне могут продолжиться позже и с любым рейтингом».
Примечание 2: Относится к циклу драбблов «Шаги».
Количество слов: 2 356

читать

Еще не все дорешено, еще не все разрешено,
Еще не все погасли краски дня,
Еще не жаль огня...
«Машина времени»

Плащ порвался на плече – очевидно, зацепился за какой-то сук, когда Шаоран упал и покатился по склону. Ушибленная рука болела, трудно было сгибать локоть, но, в отличие от плаща, она могла зажить сама.
Фай поцокал языком, потом извлек откуда-то из складок одежды иглу с ниткой. Шаоран поборол смущенную неловкость и покорно отдал свой пострадавший плащ.
Рыжее подвижное пламя костра бросало на все вокруг мягкие золотистые блики. Над головой мерно шелестел листвой могучий старый дуб, и сквозь его ветви виднелись заплаты темно-синего беззвездного неба. Было тихо, только где-то в глубине леса время от времени лениво покрикивала какая-то ночная птица.
Курогане сидел, прислонившись спиной к стволу дуба, и натачивал свой меч, как-то умудряясь управляться одной рукой. На мгновение отвлекшись, он проследил взглядом за взблескиванием иглы в пальцах Фая и вдруг спросил:
- Почему не магией?
В его голосе не было ни обвинения, ни даже удивления, просто интерес.
Мокона, устроившая себе гнездо в капюшоне его плаща, что-то сонно пробормотала.
Фай пожал плечами и задумчиво улыбнулся:
- Мне все еще неуютно использовать ее постоянно. К тому же, зачем применять магию там, где можно обойтись без нее?
Шаоран осторожно потер пострадавшее плечо, уже чувствуя там проступивший синяк, и согласно кивнул. Мама тоже часто говорила так и по возможности вообще избегала того, чтобы применять свою огромную магическую силу...
Он слишком поздно понял, что привлек к себе внимание, поспешил спрятать обе руки за спину, но было уже поздно: Курогане перевел мрачный пристальный взгляд на него и негромко проворчал:
- Ты был невнимателен. В следующий раз такая неосторожность будет стоить тебе головы.
Шаоран невольно вздрогнул, вспомнив, как прямо ему в лицо прилетела тяжеленная каменная булава – он едва успел увернуться.
Они оказались в очередном незнакомом мире, посреди раскисшей от дождей дороги, в темном лесу, окруженные тучей комаров. А в следующее мгновение из глухой чащи на них ринулась целая толпа болотных троллей – безобразных недалеких карликов со скверным нравом. Тролли отчего-то решили, что «наглые людишки» явились, чтобы похитить их благородную грязь многолетней выдержки, на которой местные жители настаивали свое простенькое волшебство. В итоге недоразумение все же удалось уладить, но теперь вся одежда путешественников была заляпана этой особо ценной грязью, которая выглядела и пахла точно так же, как обычная грязь в любом другом измерении.
Судя по всему, вряд ли стоило рассчитывать на какие-то важные научные или магические открытия в этом мире, поэтому было решено устроить привал на ночь, а утром отправляться дальше.
Ветки в костре сухо щелкнули, выплюнув в воздух каскад желтых искр. Фай расправил на коленях заштопанный плащ и притворно вздохнул:
- Куро-папочка, необязательно быть таким строгим.
- Куро-папочка всегда всем недоволен! – пропела вдруг Мокона и вскочила на голову воину.
Курогане с негромким ворчанием смахнул ее, отложил точильный камень, протер клинок тряпицей и убрал меч в ножны, после чего протянул руку Шаорану:
- Давай свой.
Тот с поклоном передал воину собственный меч и опять, уже не скрываясь, помассировал ушибленное плечо. Он чувствовал себя неловко, но не потому, что не мог позаботиться о себе, а потому, что нашлись люди, готовые заботиться о нем.
Как когда-то давно, в дважды отдаленном детстве.
Мокона покружилась в воздухе, потом плюхнулась на колени Фаю и с бестактным детским любопытством протянула:
- А каким папочкой был другой Шаоран? Очень-очень хорошим, да?!
Шаоран вздрогнул, с трудом сглотнул внезапно вставший в горле комок и решительно кивнул:
- Именно.
Его воспоминания о родителях казались теперь невозможно далекими и бледными, они словно постепенно выцветали. Он смотрел на них, как сквозь зеленоватую толщу воды, которая все размывала и искажала пропорции. Из-за заклинания Фей Вонг Рида ему два раза пришлось прожить один временной отрезок, и теперь его собственная память сливалась, переплеталась с воспоминаниями другого Шаорана, которые постепенно переставали восприниматься чужими... и он все чаще ощущал себя раздвоенным, расколотым, потому что память говорила, что он одновременно висел в своей стеклянной темнице и путешествовал с остальными...
Глаза слезились от горького дыма костра. Шаоран сморгнул и заставил себя продолжить, поддавшись внезапному порыву откровения:
- Мы жили на острове, вдали от города – он всегда висел где-то на горизонте темным силуэтом. Я помню мраморные павильоны с колоннами, журчание реки под окном, а еще аромат цветов – мама очень любила цветы, у нас в саду всегда были белые хризантемы, а еще вишня. Нас редко навещали другие люди, только иногда приходили три мамины подруги. Мама учила меня магии, отец показывал, как правильно обращаться с мечом... Но мне всегда казалось, что они чего-то ждут. Они порой смотрели на меня так, словно не знали, что делать, и я не понимал тогда, почему...
Он на мгновение зажмурился, а когда снова открыл глаза, Курогане молча протянул ему свежезаточенный меч.
Меч отца. Душа огня.
Фай коротко кашлянул, потом гибко потянулся всем телом и прищурил глаза в улыбке:
- Я помню свое детство очень плохо. Все воспоминания долгое время скрывались за постоянными мыслями о Долине, словно ее холод заморозил всю мою память, - маг качнул головой и задумчиво дернул пальцами прядь отросших волос. – Ну, это вы видели... Но теперь я начинаю вспоминать какие-то отдельные фрагменты, сцены. Когда мы были совсем маленькими, до нас с Фаем никому не было дела: слуги нас сторонились и шептались о проклятии близнецов, но король тоже не обращал на нас внимания, и мы могли спокойно играть сами или учить разные языки по книгам в библиотеке. А еще иногда, очень редко, нас вызывала к себе мама.
Шаоран неловко поерзал на бревне. Странно было понимать, что Фай носит чужое имя, не свое собственное, но одновременно совсем неправильным казалось звать его Юи.
Маг устремил взгляд куда-то в небо и медленно продолжил:
- Я помню только, что у нее были длинные светлые волосы, ласковые руки и мягкая улыбка... Она постоянно болела, но все равно улыбалась... Я ведь создал Чии именно на основе этого смутного образа из моих забытых воспоминаний.
Мокона подпрыгнула у него на коленях, блестя крошечными капельками слез на пушистых щеках, и воскликнула:
- Это очень грустно! Но теперь у Фая ведь снова есть хорошие воспоминания, правда?!
- Разумеется! – легко рассмеялся маг и чмокнул ее в лоб, успокаивая.
Мокона хихикнула – ее настроения сменялись быстро, как у маленького ребенка – подлетела к Шаорану и в свою очередь поцеловала его в щеку. Он почувствовал, что краснеет, но не смог сдержать улыбку.
- А Мокона помнит много хорошего из детства! – с довольным видом сообщила зверушка и перескочила через костер, чтобы приземлиться на плечо Курогане. – Мы с другой Моконой постоянно были вместе, с тех пор, как проснулись и увидели Юко и Клоу! Они показали и рассказали нам столько всего интересного, и постоянно угощали нас разными вкусностями, и еще научили нас общаться на расстоянии, чтобы мы были вместе, даже когда мы далеко друг от друга! А потом нас снова уложили спать... И когда мы проснулись, Клоу уже не было... - длинные белые уши уныло опустились, но в следующее мгновение Мокона оживилась и радостно подпрыгнула. – Но зато были Шаоран, и Ватануки, и все остальные!
Курогане выразительно фыркнул, потом прикрыл глаза и ссутулил плечи, явно приготовившись немного вздремнуть.
Фай тепло улыбнулся Моконе, после чего вдруг придвинулся поближе к Шаорану и принялся осторожно ощупывать его пострадавшее плечо. Пальцы у мага были чуткие и приятно прохладные.
- Вроде просто ушиб, - наконец вздохнул он. – А у нас закончилась лечебная мазь... К сожалению, мне никогда не давались исцеляющие заклинания, хотя Ашура-сама прилагал много усилий, чтобы меня научить. Он наверняка знал, что я просто неспособен им выучиться, но все равно уступал моим просьбам и тратил на меня все свое свободное время...
Курогане вдруг открыл глаза и устремил пристальный взгляд на Фая. Лицо воина осталось бесстрастным, но Шаоран заметил, как крепко он стиснул зубы, и тактично отвернулся. Похоже, это имя по-прежнему вызывало у Курогане смешанные эмоции, особенно когда Фай вспоминал о своем покойном короле с такой печально-мягкой улыбкой, как сейчас.
Притихшая было Мокона встрепенулась, издала свое любимое восклицание:
- Пуууууу! – и вдруг широко раскрыла рот.
Сияние магии на пару секунд утопило в себе свет костра, а в следующее мгновение на землю у ног путешественников телепортировались блюда с ароматно пахнущими кушаньями. Шаоран не знал названий половины из них, но при виде аппетитной еды в животе тут же забурчало от голода.
- Ватануки благодарит нас за аконитовых собачек, которых мы отправили ему вчера! – радостно сообщила Мокона и перекувырнулась в воздухе.
Накануне путешественники действительно наткнулись на целое поле этих растений – длинный стебель и на нем колоском ярко-синие цветки, похожие на разинутые пасти, которые наперебой лаяли и щелкали лепестками. Фай сказал, что аконитовые собачки очень редкие и являются важным ингредиентом для многих заклинаний.
Поздний ужин проходил в спокойном молчании. Умиротворяюще шелестели ветви дуба, негромко потрескивал костер. Мокона, быстро расправившись со своей порцией, вооружилась палочками и принялась таскать еду у Курогане. Тот уже даже не особо сопротивлялся, сам пододвигал ей свою тарелку. Шаорана не уставало поражать, насколько ловко Курогане управляется одной рукой, словно совсем не ощущая дискомфорта. Они покинули мир Клоу примерно два месяца назад, сережка Моконы позволяла выбирать путь среди уже знакомых миров, но завихрения развернутой временной петли мешали точно прокладывать маршрут, и им все никак не удавалось снова попасть в Пиффл, чтобы сделать Курогане новый протез.
Фай погладил жующую Мокону по ушам и с невозмутимым видом переложил овощи со своей тарелки воину.
- Витамины полезны, Куро-тан! – наставительно произнес маг, подняв вверх указательный палец.
- Сам ешь, - отозвался Курогане, не спуская с него пристального взгляда.
Фай в ответ с безмятежной улыбкой пожал плечами:
- Я себе еще возьму.
Шаоран почувствовал, как уголки его губ приподнимаются вверх, и поспешно опустил голову. Так странно было наблюдать теперь за спутниками, за их разговорами, их жестами, тем, как они всегда слегка повернуты друг к другу. В их отношениях появилась спокойная ровная глубина, которой не было в самом начале путешествия: раньше им мешали взаимное непонимание, притворство, темные тайны прошлого. Сейчас все это осталось позади.
Фай отставил в сторонку пустую посуду, плотнее укутался в свой плащ – костер медленно прогорал, и становилось прохладно – и протянул:
- Раз уж у нас сегодня вечер откровений, то Куро-пон тоже не может остаться в стороне! Конечно, Шаоран видел твои воспоминания глазами другого Шаорана, но это не считается! Ты тоже должен что-нибудь рассказать про свое детство!
- Рассказать, рассказать! – радостно затараторила Мокона, подпрыгивая на макушке Курогане.
Тот снова привычно смахнул ее и неразборчиво что-то проворчал. Потом прерывисто вздохнул, с недовольным видом потер шею и сообщил:
- Своего первого демона я убил в четыре года.
- Я всегда знал, что Куро-сама с самого рождения был героем! – с преувеличенным восторгом воскликнул Фай и хлопнул в ладоши.
- Ты будешь слушать дальше или нет?! – прорычал воин.
Маг с готовностью закивал и невинно уточнил:
- Это после этого случая у тебя появился шрам на левом бедре?
Шаоран озадаченно моргнул, пытаясь понять, откуда Фаю может быть известно о подобном шраме, потом решил, что над некоторыми вопросами лучше не задумываться.
Курогане нахмурился, но все же признал:
- Да. Меня уложили спать в детской, мать оставила мне свои яшмовые четки, как оберег, и они с отцом уехали на прием в императорский дворец. Стражи отвлеклись или ненадолго отошли, не знаю, но ночью в детскую прополз демон, принявший облик змеи, и напал на меня, - воин ненадолго замолчал, потом пожал плечами. – Я задушил его четками. Кажется, мне снилось, что я учусь затягивать подпругу на седле – отец накануне обещал научить меня ездить на лошади.
Фай негромко засмеялся, поспешно прикрыв рот ладонью. Шаоран очень ярко представил себе эту сцену – маленький спящий Курогане душит огромную змею – и никак не мог решить, улыбаться ему или нервно содрогнуться.
Мокона тоже захихикала, а потом внезапно погрустнела и вздохнула:
- Жаль, что Сакура не отправилась с нами. Она бы сейчас тоже что-нибудь рассказала интересное и веселое!
Шаоран вздрогнул и опустил взгляд.
Они не виделись всего два месяца, но в груди все равно противно ныло тоскливое чувство одиночества.
Фай снова погладил Мокону по ушам – Шаоран макушкой ощущал его серьезный внимательный взгляд – и задумчиво произнес:
- Наша семья – часть нас. Но, несмотря ни на что, несмотря на всю боль, несмотря на все невыносимое горе, мы не умираем, лишившись своей семьи. И, если продолжишь жить, однажды можешь найти новую семью.
Курогане с хрустом выпрямил колени и презрительно фыркнул:
- В какой псевдофилософской книжке ты это вычитал?
Фай радостно улыбнулся и беспечно пожал плечами в ответ:
- В маленькой книжной лавке в прошлом мире. Это было в предисловии к сборнику стихотворений одного местного поэта.
Шаоран вновь озадаченно моргнул, осознав, что потерял нить разговора.
Мокона запрыгнула на руки к магу и весело запела, вертя ушами:
- Мокона тоже поэт! Мокона умеет рифмовать! – она откашлялась и гордо продекламировала: - Хмурит брови Куро-пон, недоволен нами он, скоро будет нас ругать и по лесу нас гонять!
Курогане молча потер лоб. Потом поднялся на ноги и шагнул за пределы круга света от костра, бросив через плечо:
- Гнать вас за дровами все равно бесполезно. Сам схожу.
- Мы с мамочкой любим тебя, папочка! – проворковала ему вслед Мокона, потом подумала и метнулась его догонять. Воин невозмутимо перехватил ее ладонью на лету, не дав врезаться в дерево, и закинул себе в капюшон.
Маг проводил их внимательным взглядом с мягкой улыбкой, потом повернулся к Шаорану.
Сложно было привыкнуть вновь видеть Фая с синими глазами. Магия сияла в них с обновленной силой, живая, чистая, полная многоцветных искр. Шаоран не сразу заметил, но теперь глаза Фая казались светлее, хотя цвет их стал таким же, как в начале путешествия – возможно, причина была в том, что пропали темные тени, крывшиеся в глубине его зрачков.
- Это, оказывается, здорово – жить за себя, - вдруг негромко произнес маг.
Шаоран вздрогнул и удивленно вскинул взгляд.
Улыбка Фая стала печальной, он провел ладонью по волосам, словно удивляясь их длине:
- Так тяжело молчать, когда знаешь часть ответов, но не имеешь права ничего сказать. Тебе ведь знакомо это чувство? – не дожидаясь ответа, он откинулся назад, опираясь ладонями на землю и запрокинув голову к небу. – Но зато так легко теперь, когда я знаю, что могу без оглядки рассказывать, что угодно, могу говорить, что думаю на самом деле.
Шаоран закрыл глаза, с силой сглотнул комок в горле и кивнул.
Блики затухающего костра теплым касанием скользили по коже. Усиливался ветер в ветвях, и ночной воздух пах смолой и травами.
Под закрытыми веками скользили сотни самых разных образов, и среди них были сияющие белые перья, розовые цветочные лепестки, зеленые глаза под пушистой русой челкой, сияние меча с рукоятью в форме дракона, стилизованный синий силуэт феникса, яркая капля сережки в длинном кроличьем ухе, очки в тонкой серебристой оправе, пустое сиреневое кимоно с узором из бабочек, сильные руки отца и мягкая улыбка матери...
Если продолжишь жить, можешь найти новую семью?
К добру или к худу – но он выбрал.
Однажды и навсегда.

31 июля 2012

@темы: Курогане, Шаоран, Фай, Мокона, фанфики

---

Требуется мнение =)

[Din Battler]

Исходя из колорированных обложек и отдельных страниц манги и артов предположите, пожалуйста, какие цвета могут подразумеваться в этом костюме Клоу. Понятно, что мы не угадаем стопроцентно, потому что картинка изначально в ч\б, просто хочется в меру аргументированных вариантов, чтобы сопоставить со своим впечатлением.

@темы: вопросы, clamp art

---

Первоапрельские арты от Clamp

[Chiisai Kiseki]

+2

И заходите на вновь открытый (и пока работающий) clamp.net.
Рожденные первого апреля ищут таких же первоапрельщиков ))

еще два арта! Теперь и Курогане с Фаем!

Юко и кавайные ШаоСаку из Card Captor

запись создана: 01.04.2013 в 06:35

@темы: Сакура, Курогане, Шаоран, Фай, Мокона, clamp art

---

[Kess.]

С Днем рожденья же всех тех персонажей, кто родился сегодня, а их отнюдь не мало

@темы: канон

---

Вопрос!

[Йорингель]

Может быть кто-то знает, откуда этот кадр?

---

Драбблы с Фэндомной Битвы, level 2

[medb.]

Название: Расстановка приоритетов
Автор: medb.
Бета: Морфи.
Фэндом: Tsubasa RC
Размер: драббл, 851 слово
Пейринг/Персонажи: Курогане/Фай
Категория: преслэш
Жанр: ангст
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Шесть месяцев сражаться в чужом мире и в чужой войне – не тот исход, к которому готовился Курогане в начале путешествия. Полузнакомый язык, почерневшие глаза мага, пропавшие дети... Он даже не думал, что именно это с новой силой возродит в нем забытое детское желание защищать.

читать

Шесть месяцев, проведенных в мире Яма, остались в памяти Курогане разрозненной мозаикой отдельных сражений и монотонностью ожидания между ними. Непроглядно черное небо без звезд и такие же абсолютно черные глаза других воинов. Когда однажды утром, спустя примерно два месяца после вступления в армию короля Яши, Курогане случайно увидел свое отражение в отполированном клинке, то чуть не выронил от неожиданности меч – потому что его собственные глаза тоже стали черными.
Еще через пару недель вязкая смолистая чернота затопила взгляд мага, без следа проглотив бирюзовую синеву, сделав выражение его глаз еще более непроницаемым, чем обычно. Он просто пожал плечами и с пустой плоской улыбкой пробормотал что-то про магию этого мира. Но видеть Фая таким – непривычным, чужим, словно таившаяся в глубинах его души темнота вдруг выплыла наружу – было странно, даже неуютно, и Курогане с досадой поймал себя на том, что старается больше не встречаться с ним взглядом.
Черное небо, черные одежды, бледные решительные лица и сияющие доспехи. И только в особые ночи черно-белую палитру окружающего мира разбавлял пронзительно-алый цвет полной луны, на фоне которой щерился острыми шпилями небесный остров.
Без перевода надоедливой манджу сложно было разобрать речь других воинов, особенно в первые дни. Их язык во многом походил на родной язык Курогане, на диалекты северного наречия, но совсем иначе ставились ударения, использовались незнакомые слова и названия. Непривычный слуху акцент позволял понимать примерно половину, и неприятно было осознавать, что с точки зрения местных жителей сам Курогане говорил с акцентом, и этот акцент явно казался им очень забавным, если судить по тому, как тайком пересмеивались за спиной чужака другие воины.
Маг только улыбался и в основном молчал. Без его неугомонной, притворно-веселой болтовни Курогане порой начинало казаться, что он живет в немом мире или что он внезапно оглох, хотя вокруг постоянно раздавались крики, отрывистые команды и лязг оружия.
Возможно, именно поэтому ему так ярко запомнился первый раз, когда он услышал из уст Фая свою родную речь.
Они готовились к очередной битве, седлали огромных драконообразных ящериц, заменявших здесь лошадей. Рептилии отличались довольно скверным характером, постоянно норовили сбросить или укусить всадников, а еще их жесткая скользкая чешуя натирала ноги даже сквозь штанины. Сам Курогане со своим скакуном поддерживал вооруженное (шпорами и когтями соответственно) перемирие.
А маг возился с огромными тварями, как с котятами. Чесал их скребком у основания рогов, полировал чешую. И однажды, когда особенно крупный черно-зеленый ящер доверчиво ткнулся ему ноздрями в ладонь, маг медленно моргнул и удивленно, с сомнением произнес:
- Я нравлюсь ему.
Его голос звучал так, словно Фай был не до конца уверен, куда девать во рту язык и как правильно произносить согласные.
А Курогане посмотрел на его другую ладонь, ласково поглаживавшую ящера по шее, и невольно вспомнил, как маг точно так же гладил по волосам пацана с принцессой или щекотал уши бестолковой манджу – и как в другой момент он тянул к ним руку и внезапно останавливал себя, словно не решаясь коснуться.
Время шло, сражения продолжались. Фай постепенно учил язык. Курогане по-прежнему избегал смотреть ему в глаза и постоянно хмурился, с неохотой признаваясь самому себе, что беспокоится о пропавших детях и даже о манджу.
Отец – ясноглазый, порывистый, насмешливый – всегда учил его, становясь во время этих уроков собранным и серьезным: главное – правильно расставить приоритеты.
Конечно, для маленького Курогане на первом месте стояло желание защищать тех, кто был ему дорог. Но пришел день – непроглядный черный день – и рядом с ним не осталось ни родных, ни близких, всех их в одночасье похитили демоны и вражеский меч с красной эмблемой в виде летучей мыши. И долгое время рядом не было людей, которых Курогане хотел бы защищать, кроме хрупкой и могущественной Томойо, его хозяйки и спасительницы, хранительницы его тайного имени.
Курогане всегда предпочитал сражаться в одиночку, даже дома, в родном мире, где Сома и другие дворцовые воины считали его грубым, безжалостным и импульсивным, неспособным работать в команде.
Он не привык к тому, что кто-то постоянно прикрывает ему спину.
Бесполезный маг, по каким-то своим странным причинам отказывавшийся использовать магию, неплохо умел обращаться с луком. Его стрелы всегда метко находили свою цель – но никого не убивали. И Курогане не нравилось задумываться над тем, что сам он тоже не наносил никому смертельных ран: постоянным эхом звучало в ушах прощальное проклятье Томойо.
Возможно, именно поэтому он не вонзил меч в сердце воину Ашуры, напавшему на Фая, а просто ударил его, отталкивая, и подставил под чужую булаву свою левую руку.
Много позже, уже в лагере, маг, непривычно серьезный без своей фальшивой улыбки, аккуратно перебинтовал предплечье Курогане и совсем тихо произнес:
- Не надо было. Руки для воина – это ведь очень важно, так?
Курогане ничего не ответил, только нахмурился и отвернулся.
Мир вокруг был черным и чуждым, где-то по краю лагеря скользила тихая тень короля Яши, а в небе вновь разгоралась алая луна.
Бросив мрачный взгляд на контрастно белый бинт повязки, Курогане молча накинул на голову Фаю свой плащ – без громоздкой меховой шубы маг мерз даже у костра – и ушел спать.
Ему снились проклятья и предназначение, и женский голос шептал про неизбежность.
Много позже, много миров, месяцев и пролитой крови – своей и чужой – спустя, Курогане уверится в однажды и навсегда сделанном выборе.
И без доли сомнения занесет лезвие меча над своим левым плечом, чтобы разрубить плоть, кость, магию и проклятья.
Руки у него целых две.
Маг – один.


Название: Яблоки и крылья
Автор: medb.
Бета: Морфи.
Фэндом: Tsubasa RC
Размер: драббл, 739 слов
Пейринг/Персонажи: Шаоран, Фуджитака, Сакура
Категория: джен
Жанр: ангст
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Пре-канон. Каково истинное значение памяти?

читать

Окно больничной палаты выходило на руины – огромные, устремлявшиеся ввысь, окруженные золотым ореолом солнечного света. Когда Шаоран осторожно прикрыл за собой дверь и замер, нерешительно переминаясь на пороге, Фуджитака перевел взгляд на него и мягко улыбнулся:
- Как проходят раскопки?
Лицо приемного отца было бледным, почти сливалось цветом с простынями, под глазами залегли серые тени. Но взгляд по-прежнему оставался спокойным и ласковым, как тогда, в самый первый, дождливый и холодный, день, когда улыбчивый незнакомец предложил свой зонт продрогшему бездомному мальчишке.
Шаоран присел на край кровати и нерешительно улыбнулся в ответ, обеими руками протянув бумажный сверток:
- Вот, я принес тебе подарок! Сегодня утром приехал тот странствующий торговец с запада, к которому мы ходили в прошлом году, помнишь?
В палате сильно пахло лекарствами и чем-то сладким.
Фуджитака с интересом развернул плотную коричневую бумагу и бережно провел пальцами по истершейся от времени кожаной обложке, по тисненой надписи «Архитектурные ансамбли свободных северных племен».
- Шаоран, ты не должен тратить все свои заработанные деньги на книги, - вздохнул он, покачав головой. – Наверняка ведь ты даже не обедал сегодня?
Шаоран в ответ неопределенно пожал плечами, чувствуя себя неловко под пристальным взглядом.
Фуджитака снова вздохнул и откинулся спиной на подушку:
- Страшно представить, во что превратился наш дом без моего присмотра...
- Я убираюсь каждый день! – тут же вскинулся Шаоран и смутился еще больше, наткнувшись на насмешливый взгляд приемного отца.
- Знаю, - вновь улыбнулся Фуджитака. – Просто дразню тебя.
Протянув руку к плетеной корзине на прикроватном столике, он взял крутобокое медово-желтое яблоко, потом достал небольшой карманный ножик.
- Сакура-чан заходила, навестить меня, - пояснил отец, аккуратно проводя лезвием по плотной кожуре.
Шаоран смущенно отвел взгляд. При одной мысли о принцессе – светлой, солнечной, всегда полной искренних улыбок и внутреннего сияния – ему становилось жарко и холодно одновременно.
Разумеется, Фуджитака заметил его покрасневшие щеки, но не стал больше дразнить, просто вручил ему яблоко, на боках которого красовались широко распахнутые крылья – раньше отец часто вырезал на яблоках разные символы и картинки, надеясь, что это вызовет улыбку нелюдимого ребенка.
В коридоре резко зазвенел колокольчик, сигнализируя, что час приема окончен.
Фуджитака вновь откинулся на подушку, отбросил со лба влажную от пота прядь волос и серьезно произнес:
- Спасибо за книгу. Это очень много значит для меня, - он вновь перевел взгляд за окно, на далекие руины. – Надеюсь, раскопки пройдут без проблем... Эти древние сооружения очень важны, прежний король прекрасно понимал это. Мы, археологи, - хранители памяти прежних поколений, и мы обязаны сохранить эти знания! Ведь, в конце концов, именно память делает нас теми, кто мы есть.
Шаоран сосредоточенно кивнул, потом поправил отцу одеяло и, попрощавшись, вышел из палаты. Яблоко в его ладони казалось теплым от чужих рук.
На улице было жарко и сухо. Шаоран подошел к небольшому источнику у стены больницы, падавшему в белую каменную чашу, и зачерпнул пригоршню воды, чтобы умыться. Резко выдохнул, когда внезапный холод ожег щеки, и уставился на свое подрагивающее отражение. Потом прикрыл ладонью правый глаз и закусил губу. Он не хотел привлекать внимание, поэтому не носил повязку, но порой сложно было прятать свою частичную слепоту.
У Шаорана не было воспоминаний о первых шести годах собственной жизни, не было воспоминаний о том, что случилось с его глазом.
Значило ли это, что без памяти он стал не до конца собой?
Шаоран решительно встряхнулся, разбрызгивая капли, бросил последний взгляд на окна больницы и поспешил к руинам.
Он не хотел снова оставаться один.
Гигантские каменные крылья бросали косую черную тень на пустыню. Никто не мог с точностью определить их предназначение, даже жрецы, но раскопки все равно продолжались, уже не первый год.
Засмотревшись на острый шпиль, Шаоран едва не столкнулся с кем-то. С трудом удержав равновесие, он поспешил извиниться, но осекся и покраснел:
- Принцесса!
Сакура тоже покраснела и смущенно улыбнулась, теребя в пальцах край юбки:
- Шаоран-кун! Я искала тебя...
Они присели на камень у подножия восточного крыла и несколько минут просто сидели в молчании, нерешительно косясь друг на друга. Шаоран отчаянно боролся с неловкостью, лихорадочно пытаясь отыскать тему для разговора, а потом его взгляд случайно упал на по-прежнему зажатый в ладони фрукт.
- Хотите? – неуверенно спросил он.
Было странно – предлагать принцессе ее же яблоко... но она радостно кивнула, и, кажется, от ее улыбки по песку заскакали солнечные зайчики.
Шаоран аккуратно разрезал яблоко – на пальцы брызнул липкий сладкий сок – и передал одну крылатую половину Сакуре.
Они ели в молчании, но это молчание больше не было неловким. Огромные руины бросали на них свою тень, спасая от ослепительного солнца, и воздух пах теплом и пылью.
Шаоран надеялся, что никогда не забудет этот день.

@темы: Сакура, Курогане, Шаоран, Фай, Мокона, фанфики, Курофай

---

[Ledi-Alucard]

Title: Неразделенная любовь/Unrequited Love
Fandom: Tsubasa RC
Circle: Wawon
Pairing: YuuiFay и KuroFay
Pages: 10 +2
Language: Rus
Rating: PG
Источник: aarinfantasy
Download:
rusfolder
sendspace

Cover

и что б в этот день было хоть что-то с Курофаями: клип с нарезкой из манги

смотреть

@темы: Хорицуба, Курогане, Фай, клипы, додзинси, Курофай

---

[Marmota Caligata]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[.разбивший Луну]

Are you ready guyz?
Кто хочет поиграть?

Сюжет | Гостевая комната | Правила | Список ролей | Шаблон анкеты | Акции

@темы: реклама в сообществе

---

[HankAnderson]

Название: Ассассин
Автор: Fatenight
Бета: Нету (плак-плак)
Фэндом: Tsubasa Chronicle
Персонажи: Курогане, Фай
Рейтинг: PG - 13
Жанры: Драма, POV, AU
Предупреждения: Смерть персонажа
Размер: Миди, 26 страниц
Кол-во частей: 5
Статус: закончен
Саммари: Иногда, лучше никогда не вспоминать то, что не должен был помнить...
От автора: автор понятия не имеет, как устроены полицейские участки, так что пардоньте за фейлы)

Pov 1, Pov 2, Pov 3

tsubasa-rc.diary.ru/p182691408.htm

POV 4

Короткий, но весьма содержательный диалог с Бруксом заставил меня не просто задуматься, а и сильно понервничать. Я, как умел, пытался держать себя в руках, чтобы не вжать до упора педаль газа - нелепо погибнуть в ДТП, как то не улыбалось. Сирену включать тоже не стал: у места, куда направлялась моя персона, себя обнаруживать не стоило. Тем более если это место – мой же участок, откуда я недавно слинял. Довершало общую картину непонятное назойливое, зародившееся в груди, чувство. Стоило лишь сесть за руль, начало неприятно грызть изнутри, вызывая не только тревогу - пробуждая давно ушедшее в запой чувство самосохранения…

То, что поведал Брукс во время последней с ним перебранки…
Нет, я предполагал, что собираемую мною информацию, кто-то регулярно сливает на сторону – крысы, существа вообще неистребимые, и отсутствие оной среди сотрудников моего отдела, да и во всем участке, было бы не просто редкой удачей, а и чудом из чудес. Хотя в чудеса, да простит меня Брукс, я немного веровал, пусть это не исключало их критическую нехватку в моей жизни, до конца которой можно было начинать отсчитывать часы… или минуты – с какой стороны посмотреть. Однако вычислить кто именно крысой являлся, Брукс, если и старался, не сумел. А он старался - в этом я был непоколебимо уверен. Только вот зверушка оказалась изворотливой, при чем явно крутилось под носом. Иначе как же ей удавалось сообщать потенциальным злодеям насколько далеко продвинулось следствие?

Видимо мой неподражаемый щит, именованный Бруксом, удосужился таки что-то разнюхать, о чем свидетельствовал его поздний звонок, вместе с напоминанием поторапливаться с уликами.
В принципе, Брукса стоило понять: откинься я, и двухлетние труды пойдут псу под хвост, с чужой жизнью на его совести в качестве дополнительного бонуса.
Я тихо захихикал, предвкушая, какого же будет удивление федерала, когда он все-таки получит свои улики после моей безвременной кончины. А потом ВНЕЗАПНО, на меня нашло озарение. У меня все всегда получалось именно внезапно, порой не к месту, зато весьма результативно. Ну а что сумасшедшему жаловаться? Теперь я уже едва удержался, дабы не ударить со всей дури по тормозам, впился в руль, удерживая управление, шумно дыша сквозь плотно стиснутые зубы. Походило на сопение обиженного кота. Впрочем, в сравнениях я был не настолько хорош. Однако затормозить пришлось. Времени хватало, поэтому пять минут на размышления я себе позволил не без удовольствия.

Съехав с автострады, припарковался возле какого-то супермаркета, напряженно выдохнул, включил свет в салоне, тряхнул челкой, уставившись в отражение собственных глаз в зеркале. Никогда не видел, чтобы они так горели от волнения… В зеркало, чего греха таить, я не часто смотрелся, за что постоянно получал выговоры от Эрл, периодически терпя ее незлое бормотание над ухом, деревянный гребень в своих нечесаных патлах, и поучительные наставления по поводу моей внешности.

Волосы, из-за постоянных нападок Эрл, я неоднократно порывался остричь, только она каждый раз отговаривала: сказала, я, мол, со своей белокурой копной очень обаятелен и мил. Нда…

Кстати об Эрл…

Прохладный, синий взгляд вперился куда-то вдаль за переднее стекло, изучая ближайший фонарный столб, а разум тщетно предпринял попытку выстроить толпящийся строй мыслей в ряд поровнее. Получалось так себе, толпа все росла, и выловить суть основной догадки становилось сложновато.
Воображение прокручивало образ тонких, ухоженных пальчиков Эрл, придавливающих заклеенную скотчем папку в стол, не позволяя взять. Я никак не мог сообразить, какое отношение, прямое или косвенное, эта папка имеет к моему делу… Пока, опять же, внезапно, меня не накрыло очередное озарение, и я не понял: оба.

В нашем участке работало порядка сотни сотрудников, из которых около двух дюжин приходилось на мой отдел. Из них половина слыла тихонями, занималась в основном бумажной работой, поиском информации, в общем, большую часть рабочего дня проводила за компьютерами… Но почему то моя догадка фокусировалась не на них, хотя по ходу, каждого стоило бы держать под подозрением, а на том, кто в мой отдел не входил, и чьими услугами я стал пользоваться около двух лет назад с начала ведения дела - подавно…

Эрл.
Эрл!
Эрл?

Симпатичная девушка, любительница пудингов, зеленоглазая и отзывчивая - о крысе по внешности не судят, так безустанно зудел Брукс. И я всем своим сердцем желал ошибаться, потому что не находилось ни единой причины, почему я заподозрил ее. Сейчас.

Пришлось слегка расслабиться, насильно залив горло застоявшейся минералкой, валяющейся на пассажирском сиденье не первую неделю. Минералка не пузырилась, имела странный привкус, тем не менее половину содержимого бутылки я оприходовал залпом, поморщился, уныло уставившись в ободок руля. Сипло вздохнул, понимая, что подозревать человека в чем-то не имея доказательств, или хотя бы зацепки, указывающей на его, человека, причастность к преступлению, глупо. Вот только я привык подстраховываться. Просидев с полминуты решительно набрал Брукса.

Если я ошибаюсь, легче будет извиниться, покаяться и так далее, может быть пожертвовать пару сотен зеленых на вечер в ресторане, а может и лишиться друга, но если я прав, это по крайней мере увеличит мои собственные шансы на выживание и обеспечит спокойный воскресный вечер с кружкой чая в руках. Касательно Брукса, он вполне сумеет с моей помощью – или без, - закрыть дело, засадив кучу мерзавцев на не один десяток лет. Хм, - желательно пожизненно.

Брукс был недоволен, несказанно недоволен. Пришлось отнимать трубку от уха, пока она изливала жесткий мат в мой адрес, с упоминанием частей тела и желанием моего товарища засунуть их мне в самые различные места, куда технически и засунуть то невозможно. Одно слово – Брукс был в ярости. Судя по возне на том конце, он уже отправлял ребят мне на подмогу, лучше сказать - на защиту, заклинал никуда не лезть одному, а судя по громкому шуршанию одежды: собирался выезжать сам.

- Без фокусов, Флоурайт! Понял! – вопила трубка грозно, - я тебя из преисподней достану, если в самоволку играть пойдешь! Уж я то тебя, скотину, знаю!

- Брось, Брукс, - ласково отозвался я, вызывая у того еще одну вспышку гнева, - у меня все схвачено, не сомневайся. Получишь ты свои улики.

Трубка что-то обижено простонала, потом опять посыпала матом и угрозами, с подробным описанием того, что со мной будет, если я не послушаю ее, трубки, обладателя.

- Только ты это… - тихо заговорил я, когда Брукс высказался, умолк, выжидая ответа, - вы с ней полегче там… она пудинги любит… Вдруг и не виновата вовсе?

Голос мой уверенностью не блеснул, несмотря на мои жалкие старания говорить ровно – дрогнул.

- Преступники есть преступники, я устав нарушать не собираюсь, - прошипел Брукс и отключился.

А я откинул голову назад, уставившись в потолок моей детки, пытаясь понять, чем же Эрл ввела меня в подозрения… и нашел, хотя это было еще смешнее чем мои рисунки, увешанные по всей квартире…

Когда мне нужна была информация, а времени катастрофически не доставало, я часто прибегал к ее услугам, и девушка никогда не подводила, всегда стараясь предоставить мне искомое в сроки. У нее была странная привычка, у моей Эрл – приносить данные, все что я запрашивал о том или ином деле в папках, аккуратно рассортировано, по номерочкам, чуть ли ленточкой не перевязано. Но за последние три месяца я стал замечать, что папки приносимые девушкой теперь накрепко скреплялись стэплером, либо туго перематывались скотчем. Чем толще папка, тем больше скотча или кнопок… А когда я первый раз спросил… когда это было? Да как раз эти три месяца назад и было - она скромно пожала плечами, невинно бросив:

- Секреты должны оставаться в секрете.

Тогда я не обратил внимания на ее слова. Непростительная оплошность.

Меня не хило передернуло; за два года следствия никто не знал над чем я работаю, включая уровень секретности и опасности, что не мудрено – конспирация удавалась на славу. Со стороны я выглядел прежним трудоголиком, до боли в висках разгребающего завалы папок с преступлениями, поэтому перемен в моем поведении особых не просматривалось. Шеф и подчиненные Брукса, самой собой, мой тыл надежно прикрывали, делая все, чтобы никому и в голову не пришло ловить меня с чем-то посерьезней штрафов за парковку, мелких грабежей, уличных драк, семейных ссор, да незначительных убийств… »Незначительных», так вещал шеф, скорее всего имея ввиду убийства темных личностей вроде наркоманов, бомжей и проституток… Впрочем, он сам прекрасно помнил последнее такое с ночной бабочкой… которое я раскрыл, и после этого вышеупомянутым прилагательным убийства больше не называл. Любые.


Поэтому слово «секретный», прозвучавшее из уст моей коллеги быстро всплыло в памяти, мигом выстроив недостающие частички пазла на место… Я конечно, псих, и из-за одной брошенной фразы впадать в крайность не привык… но… даже такое крохотное совпадение, случайное аль нет - особенно учитывая мое нынешнее положение и столь явную угрозу жизни, - стоило рассмотреть со всех сторон.

Просидев в машине еще минут десять и порядком замерзнув, я двинулся дальше, сонно позевывая, пытаясь абстрагироваться от последних мыслей, как мобильный настырно зазвонил… Снова.

- Алло, - предсказуемо вопросил я.

Трубка молчала, вызывая чувство дежавю. Присмотревшись к экрану, я с удивлением обнаружил высвечивающееся на панели «неопознанный номер», а губы, прежде чем я сумел понять что говорю, прошептали: «Мой убийца?».
Словно током по позвоночнику. Я едва не выронил телефон, когда между ним и мной зависла немая пауза. С той стороны кто-то задышал в такт со мной, растерянно, не менее удивленно.

«Пи***ц» опозорился, подумал я, а потом вдруг разом подобрался, неоднозначно промычав повторное ругательство. Мозг участливо заработал, убеждая в том, что так не бывает. Чтобы кто-то за последние пол часа ошибался номером, звонил и молчал, вслушиваясь в тупые, раздраженные «Алло».

То, что я дважды сумасшедший, подтвердила растягивающаяся на лице лыба. В конце концов я ничего не терял, и даже если этот кто-то взаправду ошибся номером, он вряд ли поймет о чем я собрался толкнуть речь. Максимум: примет за полоумного, коим я формально являлся, и прервет разговор. А если я вновь окажусь прав, и на том конце мобильный держит неизвестно как получивший мой номер киллер, это будет замечательная возможность чтобы… Что?

- Знаешь, - вякнул я, - я был бы не против встретиться с тобой лицом к лицу, увидеть не в темноте проулка, а немного поближе. В плотную. Однако, если ты не поторопишься… возможно меня убьют совсем другие люди, не те, от чьей руки я совсем не прочь погибнуть…

Потом я назвал ему адрес и время, сразу же нажав отбой. Швырнув мобильный в бардачок, предварительно вынув батарею. Нервно расхохотался. Какого черта я творю?!

Я как раз и не понимал, что творю; ощущение было таким… таким… как волнение, которое я испытал, пялясь в тот злополучный проулок. Волшебное, яркое, ни с чем не сравнимое волнение, ожидание чего-то несбыточного, мягкое, тонкое как пленка с воздухом в яичной скорлупе. Мне почему то очень захотелось, чтобы на проводе был именно он – МОЙ убийца, ассассин, шедший за мной в тени и мраке вечера.

Нет, прям настолько полоумным я точно не был, что бы там Брукс ни утверждал – сказывалась усталость, длительное отсутствие нормального сна, чтобы приглашать предполагаемого киллера меня прикончить… Что-то меня видимо заставило… шестое чувство? Черт с ним! Я чувствовал себя, будто не выжить пытаюсь, а спешу на долгожданную встречу….

Подъехав к участку я занервничал еще больше. Внешне я был непробиваемо спокоен и сдержан, но внутри весь сжался, ибо как ни крути, умирать мне отнюдь не хотелось. Мне нужно было попасть в участок, почти пустой в такое время, и желательно незамеченным. Хотя, кому я вру? Не в участок меня Брукс позвал, далеко не в участок. Это я сам решил поиграть с удачей, с судьбой, буквально пинками загоняющей меня в лапы неизвестности с весьма предсказуемым концом. Только не учли эти стервы, что конец я решил себе избрать сам.

На стоянку я заезжать не стал, остановил машину за квартал, и окольными дорогами, зябко кутаясь в плащ, пошел искать приключений на свою пятую точку, несмотря на все запреты Брукса. Мне просто НУЖНО было, жизненно важно – ха-ха-ха, – сделать все самому. Все что успею. Брукс с подкреплением, пока разберется, что его бессовестно ослушались, заявиться минут через сорок - вполне хватит либо умереть, либо дожить до его прибытия. И чем ближе я приближался к участку, тем быстрее отключались жалкие остатки моих инстинктов самосохранения. Тело и разум в кои то веки работали сообща, сообразив, что их обладатель, по ходу, не жилец… Ну, почти не жилец. Что удивляло больше – меня это мало беспокоило. Умирать не хотелось, но и страха я как такового не испытывал.

Свернув за угол, я остановился, вытаскивая из кобуры пистолет, осторожно выглянул. На язык настойчиво просилась мелодия «Palladia». Три крепких детины поджидали кого-то у черного входа, с пушками наготове – ну прямо Матрица. А я, стало быть, Нео.

Я осмелился предположить, что поджидают либо меня, либо Эрл. Свидетелей, пускай и продажных крыс, в живых мои «подопечные» бандиты имели привычку не оставлять.

Поскольку в здание я еще не зашел, у детин были явные намерения зайти туда первыми, и хорошенько пострелять. Чтоб уж наверняка. Мне вот любопытно, как они до сих пор не догадались весь участок снести к чертям собачьим? Тогда уж точно наверняка.

А еще, мне не раз приходилось задумываться, почему никто вновь не попытался взорвать меня вместе с машиной? Конечно, поднялась бы шумиха, начали бы искать причину, рыться в архивах, в конце, может быть, нашелся бы тот, кто мое расследование бы продолжил. Хотя я подозревал, что обо всем позаботился Брукс - на одни и те же грабли дважды не наступают, да и от всех «свидетелей» пришлось бы избавляться. А это накладно. Очень.

До Брукса бы не добрались, а вот шеф… ан-нет, на него не посягали ни разу…

Я собрался с духом, ухитрился пробраться к пожарной лестнице, снимая пистолет с предохранителя, наивно надеясь обойтись без лишней возни и шума. Глушители я не любил, но ночью палить на территории участка – себе дороже, поэтому решил действовать по тихому…
По тихому не вышло… Скрипнула дверь, послышалась возня, будто кого-то вытаскивают на улицу силой, неуверенный стон, в холодном ночном воздухе поплыл аромат азиатской груши, что-то загудело, завертелось, захлопало. Я успел осуждающе покачать головой, прежде чем вмешаться. Ну, почему нельзя подстеречь жертву дома, к примеру? Тихо, без сопротивлений. Мою дверь открыть легче, чем дверь Импалы, с коей я иногда возился по пять, а то и десять минут. С дверью Эрл вышло бы сложнее, она у нее двойная – бывал разок, когда привозил ей, больной простудой, пончики.
А спустя мгновение все случившееся до и после потеряло смысл, осыпалось сухой стружкой распиленного пополам дерева. Завязалась драка, послышались звуки ударов – копы, дежурившие той злополучной ночью в участке наконец зашевелились, правда на улицу не спешили. Стрелять пока никто не решался, видимо приказ был – взять без шума, да только агенты Смитты не вняли, и вскоре в стоящую ближе к выходу машину влетело несколько пуль.



Я обернулся, убедится, что Эрл благополучно избежавшая удушливых объятий одного из киллеров успела скрыться за мусорными контейнерами, и едва не потерял челюсть, когда три здоровых мужика, как один, низко вскрикнув осели мешками на асфальт, захлебываясь кровью, а потом мою грудную клетку обожгло, словно каленым железом.

Я не опустил взгляд, заранее зная, что увижу: сверкающее лезвие меча одним рывком вспороло кожу, пробиваясь сквозь мышечную ткань, рассекая плоть подобно горячему ножу по маслу, почти достигая сердца. Вот только я слегка дернулся назад, не в отчаянной попытке избежать удара, нет, скорее подставляясь под него, слепо, с широко распахнутыми глазами, раскинув руки, будто принимая, стараясь запомнить каждое мгновение до того, как тело прошила резкая боль и горлом хлынула с солоновато-металлическим привкусом влага. Оттянул смерть, буквально вырывая для себя несколько лишних секунд. И словил достаточно, чтобы увидеть то, отчего и без того глухо бившееся сердце едва не остановилось само. Затем я услышал крик. Настоящий вопль боли, намного сильнее моей собственной, смешанной с яростным отчаянием, гневом, сожалением… возможно еще чем-то.

Кричал не я, я мог лишь шипеть, кашляя, сплевывая на землю алые сгустки и смотреть. Смотреть, как не дрогнувшей рукой, высокий человек в черном, чьи губы обрамлял хищный, охотничий оскал, практически не замахиваясь разит остроотточенной катаной, вероятно наслаждаясь зрелищем, моей податливостью и беспомощностью. Смотреть, как практически черные глаза расширяются, когда клинок наполовину входит в мое худое тело, и в тот же миг на смуглом лице застывает страх, суеверный ужас, и я ощущаю, как острие прошибает крохотный электрический разряд, быстро перетекая из меня тонким импульсом в моего же убийцу.

Воспоминания… Их много. Они яркие и красочные, и я наконец осознаю, понимаю все. И зачем рисовал те странные рисунки, зачем целовал нарисованные глаза и губы, зачем ждал, и как понял что мой убийца именно МОЙ, но на душе, вот-вот готовой покинуть умирающее тело, легче не становиться. Я получил их – ответы, в последние секунды своей жизни, но не радовался, наоборот, виновато, с иронией продолжал взирать как сменяется выражение лица ассассина одно за другим, и прежде чем медленно осесть на землю и захрипеть, потянулся, касаясь кончиками пальцев дрожащих губ. Таких теплых, но мокрых от слез, потоком стекающих по щекам.
Он что то шептал, не рискуя вытащить меч, только обхватил за талию, помогая сесть – ноги меня уже не держали.

- Как же так… - слышу я на грани сознания, - как же так…

Значит вот так…

Ассассин смотрел на меня, смотрел неотрывно, теперь уже он вглядывался в мое лицо, перебирая пальцами липкие от пота волосы, словно безумный исследуя остывающую кожу.

Я ощутил рывок, и боль в груди стала невыносимой, а слуха донеслось лязганье металла и скрежет его по асфальту. К кровоточащей ране сразу же прижалась широкая горячая ладонь, пытаясь втолкнуть обратно, задержать покидающую меня жизнь, стекающую по бежевому плащу багряными подтеками.
Он и сам не верил в происходящее, силясь сдавить дикий вопль, кусал губы, скрипел зубами, всхлипывал, изливая боль, намного страшнее причиненной мне, слезами, капающими мне на скулы и лоб. Баюкал меня, подобно младенцу, прижимая к себе изо всех сил.

- М-маг… - успеваю услышать я, пока мое сознание еще не заволокло бледной дымкой. Я с трудом фокусирую взгляд на его глазах… Нет, не красные, совсем нет, карие… но ЕГО, родные, те же, что и тогда. Очень давно.
Из последних сил тяну руку, вновь прижимаясь к его губам. Мне так многое хочется сказать, поведать, и сделать, но я прекрасно знаю – я умираю, и каждая секунда грозит стать последней, поэтому я выдыхаю, слизывая собственные капельки крови с уголков губ. Улыбаюсь.

- До следующей жизни, Куро-сама… - слышу собственный хриплый голос, потом шепчу что-то, неотрывно вглядываясь в его лицо, а потом замолкаю. Боль отпускает постепенно, тянуче, но верно. Последнее, что я чувствую - чужое дыхание на своих ресницах, прикосновение чего-то влажного к своим векам…

POV 5

Назад в отель я возвращался не спеша, даже успел закурить по дороге, и только потом, когда добрался до метро, сев в полупустой вагон, почему то напрягся, вспоминая глупую улыбку на лице моей жертвы, нечеткий шепоток и робкий, почти ласковый взгляд. Нет, человек, за которым идет охота, и более того – который об этой охоте знает, - так себя не ведет и не смотрит, как смотрел он. Я не ощутил страха в его взгляде, так же, как он не испугался моего. Я почувствовал нечто другое – интерес, неправильный, но неподдельный. Казалось, еще немного, и моя жертва, вконец осмелев, сама шагнет в темный проулок, протягивая руки в нетерпеливом приветствии. Сама упадет в мои объятия, затихнет на миг, а потом скажет что-то несуразное, вцепляясь пальцами в ткань одежды.

Губы растянулся хищным оскалом. Чем больше мыслей плодилось в голове об этом копе, тем яснее я осознавал, что возможно, не дотерплю до субботы. И дело было не просто в желании убить – он вызывал во мне ответный интерес, легкую, однако крепкую заинтересованность. Прежде подобную не вызывала ни одна из жертв.

Тогда я всего лишь делал свою работу, четко, без отклонений от схемы действий «найди-убей» или «поймай-убей». Наверное поэтому и пользовался спросом среди богатых заказчиков. В основном, потому что почти никогда не задавал вопросов о причинах заказа. Мне было полностью фиолетово, за что жертва заслужила, в чем провинилась и почему нанимали именно меня, в то время, как могли обойтись наемниками с менее дешевыми запросами касательно оплаты за сделку. Хотя нет, почему нанимали именно меня я как раз таки понимал – за молчаливое спокойствие, безоговорочное подчинение в исполнении, безукоризненное выполнение сделки. Даже если возникали трудности, я не требовал доплаты. Мне хватало того, что я получал. А получал я достаточно: суммы за восемь лет работы киллером хватило бы на небольшой домик с садом и на лет пять безбедного существования, а при хорошем раскладе – на все десять.

Единственное от чего я отказывался – убивать с особой изощренностью, хотя нанимали меня порой, потому что моим главным оружием был меч, разящее лезвие. Им, при желании, можно было одним ударом разрубить человека пополам, снести голову или аккуратно отрезать конечности, оставляя в сознании и надолго продлевая мучения. Но как бы меня ни представляли копы, и что бы обо мне ни думали в мире преступности, а извращенцем я явно не был, и не собирался становиться ни за какие деньги. Вообще предпочитал холодное оружие огнестрельному, вроде метательных ножей и такой экзотики как кунаи. Бил точно в цель; человек умирал раньше, чем успевал почувствовать боль. Впрочем, для некоторых я делал исключения. А пистолеты пользовать умел не хуже заправского ганслингера, правда с некой брезгливостью и презрением, однако когда жертва оказывала слишком уж рьяное сопротивление, проявляя, скажем, смекалку, выбора все равно не оставалось – заказ должен всегда выполняться вовремя.

И я выполнял. Без зазрения совести выполнял. Научился жить в тени, изредка из нее выползая.
Иногда, оглядываясь назад, я мог задуматься, зачем все это делаю, ведь за годы средств у меня накопилось достаточно, чтобы уйти с пути наемника и зажить как все обычные люди. Никто не нашел бы меня, да никто не посмел бы и искать. Ведь формально я не существую.

Если бы не одно внеочередное «но»: обычным меня назвать сложно. Невозможно. Дитя не от мира сего, говорил отец, напиваясь, отчего меня каждый раз трясло от отвращения. Приходилось уходить из дома и скитаться по городу, дабы не сорваться наконец, и не наорать на медленно разрушающего себя алкоголем родителя.

Если думаете, что убийцы растут только в неблагополучных семьях, то жестоко заблуждаетесь. Существует множество причин, и моя - одна из более банальных.

Я рос в самой обычной: отец работал преподавателем в университете, мать медсестрой. Имелась маленькая сестренка, на шесть лет младше, всеобщая любимица и радость. Скромная размеренная жизнь без неприятных эксцессов вроде скандалов. До тошноты просто, скучно и блекло.

Я сам не особо выделялся на фоне всеобщей серости и обыденности. Хорошо учился, собираясь в будущем поступать на лингвистический, каким бы смешным это сейчас ни казалось, неплохо разбирался в компьютерах и увлекался фехтованием. Родители не одобряли рвений и желания владеть мечем в старых добрых самурайских традициях, только дед поощрял мои нелегкие старания, поддерживал и на тринадцатом году жизни вручил настоящий меч. Катану, когда то подаренную отцу. До того дня я не подозревал, что мой предок в юности увлекался тем же, чем и я, а потом забросил, страшно разочаровав деда. Я же был несказанно рад. Еще бы! Подаренный меч стоил дорого, до сих пор не знаю, где дед его добыл. Если не ошибаюсь, он был чем-то, вроде семейной реликвии… А потом дед скоропостижно скончался, и с его смертью начала меняться моя собственная жизнь.

Я плохо помню то время, да и незачем.

Сперва заболела сестренка, и срочно понадобились средства на операцию: все в традициях унылого избитого сценария. Родители надрывались на работе, я умудрился найти временную подработку. Хотя по возрасту работать мне не полагалось, в свои тринадцать я был довольно высоким для азиата, широкоплечим, внешностью тянул на шестнадцать, оставалось лишь малость приврать.

Однако денег все равно не доставало, и с каждым днем отец все чаще посматривал на дедовскую катану, когда-то его, а теперь мою – за нее мы бы вполне выручили приличную сумму. И я сам понимал, насколько жизнь сестры дороже куска железа, но расстаться с ним не мог; дед запретил, взяв обещание ни при каких обстоятельствах никому и никогда не отдавать, за что отец часто называл уже покойного старика старым маразматиком. Я же боялся, что в конце концов не выдержу, и таки отдам меч. Как и случилось. Вот только продать мы его не успели – сестренка умерла в больнице, несмотря на то, что операцию согласились сделать до выплаты полной суммы. И тогда понеслось…

Кто-то переносит подобные утраты легче, двигается дальше, а кому-то это «дальше» просто не дано .
Мать тяжело переживала потерю дочери, часто плакала, слонялась по квартире скорбной тенью, потухая на глазах. Перестала разговаривать со мной и отцом. Тот в свою очередь, стал смотреть на меня и на меч с неприкрытой ненавистью, будто то была исключительно моя вина. Все чаще прикладывался к бутылке. Мне приходилось наблюдать, постепенно уходя в себя, ибо что-либо изменить я был не в силах. Однако в смерти сестры себя не винил.

Когда же, год спустя, все, будто начало налаживаться, а боль утраты забываться, появился новый разлом – погибла мать. И заштопать его не способны были уже ни время, ни терпение, ни повиновение отцу…
Он пытался сдерживаться, пытался вернуться в привычное русло, как и прежде ходил на работу, не бросая при этом пить, за что и поплатился.

Я любил отца, но выдерживать его тяжелые взгляды становилось все сложнее, две потери сразу его подкосили… а потом я его убил… Вот так просто, столь ненавидимой им катаной. Не помню из-за чего, но причина имелась. Весомая. Только я забыл. Вытер из памяти, как скоро после случившегося, и себя прежнего.

Спустя два следующих года, избавившись от всех документов, подтверждающих мою личность, я примкнул к одной банде якудза, превратившись в первоклассного убийцу, «черную сталь», ассассина, «призрака»…



В отеле я долго ходил по комнате, размышляя, и время от времени косился на мобильник. Номер моей жертвы я запомнил с первого раз, и теперь боролся с искушением, чтобы не позвонить. Для этого ведь немного надо – набрать нужные цифры, дождаться пока отзвучит сигнал вызова и услышать что-то вроде «Алло». Даже когда я его убью, бояться мне нечего: номера телефона, как и сам телефон, я менял практически каждый раз, когда получал новый заказ. Дело не хлопотное, денег у меня хватало, и одного звонка явно недостаточно, дабы вычислить мое местонахождение, да и остальное обо мне, поскольку каждый раз завершая дело, я благополучно покидал город, любой, где бы ни находился, и постоянно передвигался, удачно конспирируясь, за что и прослыл тем самым «призраком» в архивах федералов – взламывать их систему было едва ли не моим вторым хобби, хотя заядлым хакером я отнюдь не являлся. Но подобные навыки и умения позволяли с начала моей карьеры наемного убийцы удачно скрываться от сил правосудия, регулярно оставляя их в дураках, и заставляя все чаще сомневаться в моем существовании. В самом деле -призрак.

На исходе пятнадцатой минуты бесцельного хождения по комнате и поглядывания на телефон, мне пришлось сдаться.
Не знаю, чем меня так привлек этот неуклюжий коп, буквально напрашивающийся на острие моего клинка уже одним своим взглядом в мою сторону, тогда в проулке, однако чувства вызывал самые разнообразные. Такую гамму оных я не испытывал пожалуй за всю свою жизнь в роли ассассина. Хуже обстояли дела с восприятием – я не понимал, почему и чем он так меня привлекал. Я знал его со снимка и небольшой прогулки парком, закончившейся обоюдным глазением друг на друга, после чего во мне проснулось «трепетное» желание насадить его на лезвие меча. Желание, сродни возбуждению… Острому и быстро нарастающему.

Пока длились гудки в трубке, долгие и тягучие, словно смола, я успел засомневаться в правильности этого поступка. За секунду до того, как я уже намеревался нажать «отбой», слуха коснулся резкий щелчок, тихое сонное дыхание, а затем и голос. Мягкий, бархатный, до ужаса, до мурашек по коже знакомый. Никогда прежде я не терялся слыша чей-то голос. И пугала отнюдь не мягкость. О нет – она наоборот завораживала, заставляя морщить лоб, вспоминать что-то, чего я вообще помнить не должен, и уж тем более не мог ответить на сперва неуверенное, а потом порядком раздраженное «Алло». В итоге, выслушав гневную тираду вежливости с использованием намеков на грубые слова, я успел немного повеселился. Когда за раздавшимися вслед гудками отзвучали последние, я отбросил трубку на диван, уселся за стол, принявшись тщательно перечитывать собранное на моего копа досье. Моего. Именно – жаль, если его убьют до меня. Очень жаль. Такую жертву, которая одним своим взглядом и голосом довела меня до исступления, отдавать в лапы кому-то еще я не собирался.

Меня нанимали наспех, заплатили как положено гонорар, тем не менее я сразу понял – одним мной наниматели не ограничатся, и остальной куш сорвут те, кому посчастливиться добраться до копа первыми. И не только до него. Судя по наличию «крысы» и свидетелей, им придется проводить конкретную зачистку.

К их несчастью мой подопечный выкручивался с ловкостью скользкой пиявки, неудивительно что наниматели заторопились. Почти два года избегать смерти – такой изворотливости позавидует любой. Странно, что этот тип не залег на дно. Упрямство – тот еще порок, но и благодать.

Я постучал ногтями по столу, рассматривая стопку ненужных уже бумаг, и фотографию, с которой улыбался коп. Фай. Д. Флоурайт.

Обычно имена не имели значения. Не важно, знал ли я о жертве понаслышке, с экранов телевизора, или монитора ноутбука, или же сталкивался с ней лично – бывали и такие случаи, - работу я доводил до конца, обрекая себя на полнейшее одиночество. Без друзей и без близких. Так лучше, потому что близость с кем то, дружба, сделали бы меня уязвимей. А при своей профессии я не имел права допустить подобного. Но вот имя копа металось в голове со скоростью света, словно призывая открыться скрипучей двери в закоулки памяти, вспомнить где же я его слышал, а возможно произносил и сам. Но нет, ничего подобного я на своем веку не припоминал.

Чтобы отогнать лишние мысли, я потянулся к распитой уже бутыли с пивом, успевшим порядком выдохнуться, пригубил глоток… и подскочил как ошпаренный. Отбросил пустую бутылку в угол, проигнорировав разлетевшиеся в разные стороны осколки, и резко направился к шкафу. Черный чехол с самурайским мечем перекочевал на плечо – я нутром ощущал, что оттягивать встречу с неизбежным нельзя и широким шагом направился к двери, прихватив по дороге позабытый мобильный.

Где обитает Фай, я не знал, как не знали и заказчики, но должна была непременно знать «крыса», упустившая поделиться сией немаловажной деталью с теми, кому регулярно сливала информацию. Если же не она, то главный участка, где моя добыча работала – за короткое время я самолично выяснил и составил список возможных людей, способных указать мне его укрытие. А так как в программе защиты свидетелей мой златокудрый не участвовал, по прежнему работал в участке как ни в чем не бывало разгуливая по паркам, то и города не покидал.

А еще я знал что живчики, подобные этому Фаю, всегда имеют лишний козырь в рукаве, и вряд ли его смерть поможет заказчикам уйти от правосудия. Но меня нанимали не для того, чтобы я думал – за это отдельная плата, так что, что будет после того, как я выпущу ему кишки и спасет ли оное от наказания виноватых, уже не моя проблема.

Двигаясь по знакомому маршруту «отель-метро-участок», я не мог отделаться от мысли, что явно чего-то упускаю, нечто немаловажное, отчего тут же отмахивался, как от назойливой мухи. Впоследствии оказалось – зря.

Не доходя до метро, я остановился, оглядывая грязную улочку. Редкие прохожие, в основном подвыпившие, бомжеватого вида, шарахались в стороны: моя высокая фигура, из-за черной одежды практически сливалась с уличным мраком, от которого не спасал ни грязный свет фонарей, ни тусклый свет из окон квартир. Должно быть зрелище пугающее.

Полез в карман, выуживая мобильник, с минуту поизучав, вновь набрал недавний номер – глупость, и я готов корить себя за нее вечно. Попозже… именно в этот момент, хотя бы на короткое мгновение, я захотел услышать голос моей жертвы опять, словно от него зависела моя собственная жизнь, и оторопел, когда после знакомого «Алло» до меня донеслось «Мой убийца?».

Сказать, что я растерялся, значило бы скупо промолчать отвернувшись к ближайшей стене и непочтительно сплюнуть кровавым сгустком предварительно получив под ребра кухонным ножиком. Я оказался в замешательстве, примерзнув к асфальту, не в силах пошевелиться, слушая не менее растерянно прозвучавшее ругательство. При чем дважды. За коим последовала короткая речь, окончательно сбившая с толку.

«Знаешь… я был бы не против встретиться с тобой лицом к лицу, увидеть не в темноте проулка, а немного поближе. Вплотную. Однако, если ты не поторопишься… возможно меня убьют совсем другие люди, не те, от чьей руки я совсем не прочь погибнуть…»

Сглотнув в попытке смочить в миг пересохшее горло, я до хруста сдавил мобильный – немного поднажми и в ладони останутся уродливые обломки, больно впивающиеся в кожу сквозь ткань плотных перчаток.
Голос не включал шутливые нотки, ни намека на веселье, просто неприкрытую печаль, и я уже был готов сослаться на помутнение рассудка незадачливого копа, пока не вспомнил изучающий меня тогда взгляд, понял – парень в здравом уме и прекрасно знает кто сейчас с ним на проводе.



Я убил их быстро, секунда за секундой поочередно метнув кунаи в область шеи практически не прицеливаясь.
Признаться, вылазка к полицейскому участку планировалась по возможности обойтись малой кровью, вернее кровью моей жертвы – посторонние не входили в список смертей на сегодняшний вечер. Так вышло, иначе именуемый Фаем погиб бы раньше, чем до него добралась моя катана: он неплохо преуспел в попытке спасти девчонку, но обходиться без выстрелов, даром что у здания с копами, было равносильно прыжку с Лондонского моста.
В общем, ее то он отбил, и она удачно ретировалась, забившись за мусорными баками. Скорее сыграл эффект неожиданности: мне из моего укрытия удалось рассмотреть, как державший ее громила получил пустой консервной банкой в широкий лоб – их тут много разбросано, мусора’ чистоту вокруг здания не особо соблюдают, на то они и мусора, - урона банка не нанесла, но объятия громила разжал, выпуская несчастную на волю. С остальными двумя произошло то же самое – моя жертва метила с точностью снайпера, и короткое замешательство, воцарившееся в строю «врага» позволило ей сбежать. Удивило лишь то, что она не закричала, не побежала дальше, наверное боялась получить пулю в спину или наткнуться на других, возможных похитителей, или полицию, которая, по всем правилам, должна была уже на ушах стоять… Хотя возможно я их слегка переоценивал. Все четверо честно старались не шуметь. Особенно хорошо это удавалось Фаю, державшему, кстати, пистолет наготове, но от пальбы воздерживаясь.

Громилы же стараться перестали ровно на четвертой минуте, и двинулись на худую, по сравнению с ними, слабую пародию на полицейского, намереваясь взять численным перевесом.

Я краем глаза заметил, что дверь громилы неплохо запечатали, предварительно сломав замок, и дружной толпой набросились на моего… мою жертву. Согласно подсчетам, находившиеся в участке мусора должны были просечь ситуацию еще несколько минут назад, стало быть у меня оставалось очень мало времени. Бесшумно переместившись вдоль стены здания, за которым скрывался, я запустил руку в карман, выуживая кунаи, когда несколько пуль, предназначавшихся копу, угодили в одну из машин на стоянке. Та бешено завыла, впрочем, тут же заткнулась, получив еще несколько пуль из пистолета с глушителем. А затем я метнул кунаи, тонкими перышками вошедшие во вражеские шеи, пантерой двинулся к копу, ошалело взирающего на трупы…

Лезвие должно было войти достаточно глубоко, чтобы перебить сонную артерию – кровищи, вероятно, натечет не мерено, зато эти трое вряд ли поймут, что же их прикончило. Практически безболезненно. Почти безболезненно. А потом пришел черед моей основной добычи. Я начал движение до того, как упал последний. Тихо, по кошачьи. Достаточно бесшумно, чтобы занести для удара меч до того, как он поймет, что его сразило. То было мгновение триумфа, мгновение наслаждения, и необузданного, стихийного желания ощутить чужую боль, увидеть широко распахнутые глаза в последний миг жизни, чтобы заметил, чтобы рассмотрел улыбку на моем лице. Чтобы мой собственный взгляд был последним, что он увидит, прежде чем умереть…

Но когда лезвие пронзило чужую плоть, время будто замерло...

Я вижу, словно в замедленной киносъемке, как катана проходит сквозь ткань окрашивающейся алым одежды, вижу, как по лезвию струятся алые нити, в свете фонарей тяжелыми виноградинами падая на асфальт. Вижу лицо моей жертвы и пугаюсь. Пугаюсь того, что вижу.

Широко распахнутые глаза. Как я и хотел. Они смотрели прямо на меня, но без ненависти, без отчаяния или боли. В них я увидел нечто сродни радости, осознания чего-то, понимания чего-то, крохотная толика сумасшедшего счастья, полную глубину которого я не успел прочувствовать, так как услышал безутешный, безумный крик.

Мое горло надрывалось, голосовые связки натягивались, до рези, до боли, саднили, едва не разрываясь от напряжения. Я кричал, орал, принимая то, что давал мне он своей смертью, своими глазами, своим прикосновением, а тело сковало страхом, диким ужасом от осознания того, что я натворил, КОГО убил собственными руками.

Слишком быстро, слишком внезапно, память, которая не должна быть моей, вливалась щедрыми потоками, сметая рассудок, унося куда-то за грань сознания, стирая прежнего меня без остатка.

Кожу обжигали слезы, теплые, как и кровь… его кровь. Я никогда не плакал, и теперь, когда воздух в легких иссяк, боль постепенно передавалась глазам, капая с ресниц прозрачной, но горячей влагой. Я рыдал как ребенок, боясь лишний раз пошевелиться, обнимая ускользающую от меня жизнь, его жизнь. Боясь причинить еще больше боли, я придерживал тонкую талию, бережно, словно хрупкий цветок – сожми и сломается. Аккуратно опустился на колени, всматриваясь в родное, любимое лицо. «Маг, мой маг». Уже не «моя жертва», а просто «мой», с самого начала, и до самого конца, неумолимо приближающегося, как и вой сирен.

Я помнил. Помнил все, помнил «ту» жизнь, и помнил, почему я сейчас «здесь». Рывком вырывая лезвие из слабо вздымающейся груди, смотрел, так же, как и он на меня. Слов не было. Да и нужны ли? Я спешил вобрать в себя его образ, зарываясь пальцами в белокурые спутанные волосы, мокрые от пота на висках, бормотал неясно на его неловкую ласку – прикосновение к губам пальцами. Нежно, невесомо…

Заворожено, жадно, я готов был целовать ЕГО губы, виновато искривленные улыбкой с примесью липкой тоски.

- М-маг... - наконец выдыхаю, а он вновь тянется ко мне, прижимая свою холодную ладонь к моим дрожащим губам.

«До следующей жизни, Куро-сама», затем короткий вздох, беззвучная фраза и предсмертный хрип. Тонкое тело выгибается неуклюжей дугой, затихает, словно тряпичная кукла, а я лишь могу обнимать его, целуя закрывшиеся веки, трястись от рыданий и внезапно подступившего смеха…


Его квартиру было легко отыскать. Ключ в кармане плаща, названый шепотом адрес… Кажется он говорил еще что-то, но я не мог вспомнить, медленно сползая по дверному косяку. Когда сбежались копы, я успел скрыться, бросив катану валяться неподалеку на асфальте. А что будет с девкой меня не волновало, хотя вспоминая ее зеленющие глаза, оставалось лишь сжимать кулаки в приступе слабой злости, ощущать во рту осадок горечи и столь же горько усмехаться. Не знаю, стоит ли завидовать ей теперь, или же сочувствовать: мы с магом успели вспомнить, понять, обнять друг друга хотя бы на короткий миг, а она и мальчишка, тот, самый первый, янтарноглазый, не успели. Проклятье? Удача?

Или может, это тоже цена?

За что же ты заплатил ее, маг?

Нижняя губа была давно прокушена, пока я, впиваясь пальцами в виски катался по полу у порога в его спальню, скулил и метался, то поджимая колени к груди в попытке унять приступы смеха и жалобного воя, то вытягиваясь во всю длину, сучил ногами выпуская на волю охватившую меня истерику. Лоб был исцарапан, рукава куртки подраны зубами – настолько сильно я хотел, мечтал заорать, но не мог, затыкая глотку собственной одеждой, дабы не перебудить соседей.

Я вошел в подъезд еле переставляя ноги, не разбирая пути и лишь чудом добрался до нужной двери. Мерзавец уходя, не озаботился выключить свет, поэтому когда я шагнул за порог пахнущего пылью и остывшим молоком помещения, волна очередного озарения едва не подкосила и без того пошатнувшуюся за несколько прошедших часов психику. Они были всюду. Рисунки. На стенах, на полу. Приклеенные скотчем, кнопками, а местами и клеем. Рисунки с моим лицом. С моими глазами и губами. Я рухнул на пол, как только вошел, готовый взреветь раненым зверем, еще живым, однако уже издыхающим от глубокой кровоточащей раны. Он знал, скотина! Он все знал!

Первым порывом было бросится на кухню, схватить нож и вонзить себе поглубже в сердце, чтобы перестало так кричать, так болеть и мучить меня. Но почему-то бросился к стенам, разбив кулаки, стерев кожу на костяшках пальцев в кровь, избивая собственные изображения, добиваясь то ли искупления, то ли наказания. Я срывал и рвал эти рисунки в порыве ярости, топтал ногами, катался по ним полностью обезумев и рыдал, рыдал не в силах остановиться, пока мой взгляд не сфокусировался на старенькой кровати со смятым одеялом…

Оно согревало и пахло им. Уставший, изможденный рыданиями, я задремал, где-то на задворках сознания позволяя себе напомнить, что в любую минуту сюда могут ворваться копы. Возьмут с поличным – улик я предоставил достаточно. «Призрак» повержен, как ни крути.

Но оторваться от постели, хранившей его запах, было выше моих сил.

Я не ждал наказания. Последние пара часов жизни наказали меня сполна, стерев смысл всей жизни "здесь", как таковой, подчистую.

Что же ты такого сделал, маг?

«Ты должен дожить эту жизнь».

Последние, сказанные Фаем слова заставили подскочить, буквально скатиться с кровати. Значит ли это, что убить себя я не могу? Так ведь, ублюдок ты эдакий? И не могу позволить кому то другому убить меня? Это и есть условие, цена? Или может обещание? До следующей жизни, да?

Истерика отпустила в тот же миг, а разум стал кристально ясен. И последнее что я сделал в этой квартире, перерыв все тумбочки, забрал папку с такими же рисунками, что висели на стенах, и маленький альбом фотографий с ЕГО лицом – мое личное наказание, мой личный наркотик и моя новая память.

- До следующей жизни, Флоурайт.

Подъезд окружили, когда я пересекал улицу за квартал от этого дома. Я предоставил им много зацепок. Что ж, по крайней мере, скучать до конца "этой" жизни мне не придется.

@темы: Курогане, Фай, фанфики, Курофай

---

[HankAnderson]

Название: Ассассин
Автор: Fatenight
Бета: Нету (плак-плак)
Фэндом: Tsubasa Chronicle
Персонажи: Курогане, Фай
Рейтинг: PG-13
Жанры: Драма, POV, AU
Предупреждения: Смерть персонажа
Размер: Миди, 26 страниц
Кол-во частей: 5
Статус: закончен
Саммари: Иногда, лучше никогда не вспоминать то, что не должен был помнить...
От автора: автор понятия не имеет, как устроены полицейские участки, так что пардоньте за фейлы)

POV 1

Когда я получил его фотографию, мои брови скептически поползли вверх. Внешность человека, которому было уготовлено стать одной из моих жертв абсолютно не сочеталась с профессией, и причиной, послужившей поступившему мне заказу. Нет, отказываться от работы я не собирался, как не отказывался до этого, не взирая на пол и возраст каждой из жертв, однако лицо улыбающегося со снимка человека меня явно чем-то зацепило. В тот вечер, изучая добытый из конверта пакет документов, я закурил дешевую сигарету, выпуская дым серым облаком растворяться над головой, а пепел стряхивал прямо на ковер снимаемой мною комнаты какого-то убогого отеля. Впрочем, я никогда не заботился об удобствах и не интересовался роскошью, позволяя себе расслабиться лишь после выполнения заказа, но сейчас мне почему-то захотелось сменить сигарету дорогим портвейном, откинуться на спинку кресла, и завернуться в плед у камина; настолько уютной казалась улыбка моей жертвы. Как и смеющиеся голубые глаза. Вероятно парень, изображенный на фотографии и не подозревал, что его снимают, хотя скорее всего, снимок делал не профессионал. Белокурые волосы, растрепаны и слегка смазаны, ложились на лоб неровными прядями. Бледная кожа, нетронута загаром, а те самые смеющиеся глаза обрамляли по девчоночьи длинные ресницы. Синий галстук, неряшливого вида рубаха, да бежевый мятый плащ – словно оживший образ следователя из старых сериалов. Вот и все, что отличило бы его от той серой массы людей, что встречаешь каждый день на мрачных улицах города.

Я знал только одно - его я никогда раньше не видел, и все же...

Супружеская измена, политика или религия, деньги, разборки с мафией и многое подобного рода являлось для меня обыденной работой, ничего больше, кроме средства зарабатывать на жизнь отнимая чужие. Я никогда не жаловался, не пререкался с нанимателями, не задавал вопросов, выполняя свое дело более чем безукоризненно. Мог добраться до жертвы, где бы она ни скрывалась, и моя рука никогда не дрожала, нанося точный удар, сколько бы слез ни пролили приговоренные чужой волей люди, сколько бы ни молили о пощаде и сколько бы ни сыпали проклятиями. Жизнь научила меня быть разящей сталью, оружием без хозяина, идеальным орудием убийства – моя жизнь, которая погасла, стоило мне впервые, для убийства, взять в руки дедовскую катану.

С тех пор я перестал существовать: ни документов, ни записей в базе данных, ни отпечатков пальцев. Я позаботился о собственном исчезновение еще до того, когда меня впервые нанял богатый ублюдок, дабы убить отказавшегося брать участие в его грязных делишках сына. Думаю это убийство оказалось единственным, что затронуло таявшую во мне толику жалости. Мальчишка, подросток, тогда чуть младше меня, загнанный, с животным страхом в янтарном взгляде, но непоколебимый, не отводящий этот взгляд от своего убийцы до самого последнего вздоха. Не моливший, не плачущий и не стенавший, а принимавший свою участь как нечто неизбежное. Умирал он не долго. Я постарался обеспечить ему быструю смерть, однако маленький щенок, усмехнувшись дрожащими губами, попросил продлить мучения, дабы он мог, умирая, смотреть мне в лицо, пока за последним ударом сердца не придет пустота… Я кивнул тогда, ударив в точку, оттянувшую смерть всего на тридцать секунд, читай - почти солгал. Но с тех пор, по прошествии стольких лет, я все еще вспоминаю ту слабую усмешку, навсегда застывшую на побелевших губах – мое вечное наказание.

Сейчас же, я - наемник, ассассин, преследуемый федералами в нескольких странах, известный под прозвищем «черная сталь» - та самая, разящая, - данного за используемую мною в убийствах роковую дедовскую катану. Хотя почему черная? Никто кроме янтарноглазого мальчишки не видел моего лица, а многие даже сомневались в моем существовании. Так, призрак, появляющийся из тени. И в тени же исчезающий…

Докурив четвертую сигарету, я решительно поднялся со старого подранного дивана, накинул куртку и дождавшись пока снимок догорит в пепельнице, громко хлопнул дверью.

Оружие брать с собой не стал. Не сегодня. Сегодня я просто проверял.

Найти парня не составило труда, поскольку вместе с фотографией поступило достаточно информации о его особе вплоть до номера мобильного, будто мне понадобиться ему названивать. Поэтому спустившись в метро и проехавшись до нужной станции, я дождался конца рабочего дня в соседнем кафе неподалеку от центрального полицейского участка, заприметив, как и ожидалось, припаркованную у входа машину, чей номер располагался в первых строчках письма с информацией. Хотя для копа, парень явно промахнулся с маркой.

Двигало ли мною в тот момент не свойственное мне любопытство, я не знал. Во всяком случае, жить оставалось жертве до субботнего вечера; два с небольшим дня – клиент торопился, и работу предстояло исполнить как можно скорее. Отказать же себе в возникшем внезапно капризе понаблюдать я не смог.

Объект покинул здание спустя три часа ожиданий, но к машине не пошел. Свернул в сторону парка. Не слишком осмотрительно, учитывая, что убрать его с дороги поручили самому жестокому, хладнокровному киллеру, у которого никогда не случалось осечек.

Молча расплатившись, я двинулся следом, стараясь не выпускать из виду худую фигуру, шагающую по полупустому скверу. Через час слежки, моя добыча, удобно просидев весь этот час на лавке у фонтана, двинулась обратно, беззаботно расстегнув ворот неуклюжей рубахи. К тому времени на улицах уже зажглись фонари, и только в глухих проулках обитала темнота, изредка разбавляемая светом из окон.

В одном из таких проулков я остановился, быстро обогнав беззаботного копа. Этот проулок располагался неподалеку от припаркованной машины, узкий и отдающий сыростью. Чтобы подойти к машине, парень непременно должен был пройти в опасной от меня близости.

С расчетами я угадал: проходя совсем рядом, тот притормозил. Похоже он обладал завидным чутьем, если уловил мой тяжелый взгляд. Я стоял среди смятых газет и пустых банок из под колы в вечерней темноте и дабы различить мой силуэт пришлось бы здорово напрячь зрение. Однако парень остановился, долго с любопытством всматриваясь туда, где тихо и неподвижно стоял я. Он был в точности как на фото: тощий, бледный, нелепо одетый и молодой, правда то ли чрезвычайно наблюдательный, либо просто чудаковатый.

Обычно я без проблем вижу людей насквозь, могу предугадать их следующий шаг, но поведение моей жертвы слегка настораживало. Он смотрел мне в глаза. Я то явственно ощущал. Хотя он и не мог видеть меня в темноте проулка. С интересом изучающе, словно знал меня раньше, а потом улыбнувшись и что-то буркнув себе под нос, спокойно направился к машине, скрывшись за хлопнувшей дверцей.

Простояв еще минут пять, я направился обратно, зная достаточно, чтобы приступить к исполнению работы - убить. Убить с удовольствием.

POV 2

- Держи, Коломбо, - передо мной на стол упала толстая, тщательно заклеенная скотчем папка, придавленная изящными пальчиками Эрл.

Я встретил ее смеющийся взгляд сонно-рассеянным, протянул руку, потянув край папки на себя, но теперь уже мягкая красивая ладошка вжимала ее в стол, не позволяя взять.

- А как же награда? – хлопнула ресницами девушка, наклоняясь и подставляя для поцелуя румяную щечку, - мне пришлось изрядно потрудиться, раскапывая запрашиваемые тобой данные, поэтому требую сразу с процентами.

Я пожал плечами, вооружился одной из своих самых обаятельных улыбок, по хозяйски положив руку на узкое плечико, притянул ближе, касаясь щеки губами. Как всегда, повеяло приятным ароматом азиатской груши, смешанным с запахом чистой кожи и ванильного пудинга, который, вероятно, был съеден в обеденный перерыв тройной порцией – излюбленный десерт Эрл.

- И все? – нахмурилась та, картинно насупив брови, - а как же проценты?
- А проценты будут завтра, щедро посыпанные шоколадной стружкой и взбитыми сливками, - парировал я, протягивая купон на бесплатное мороженное в соседней кафешке, - ванильный пудинг прилагается за мой счет.
- Умеешь ты прицениваться, - выхватив купон, моя самопровозглашеная помощница перестала удерживать папку. Кокетливо тряхнув копной светлых волос, крутнулась на каблуке, - в следующий раз так дешево не отвертишься, Коломбо.

- Ага, - согласился я, торопливо просматривая пачку бумаг, - романтический ужин при свечах, билет в первые ряды на концерт Элтона Джона и даже норковая шуба – все что захочешь, сладкая.
Когда легкие шаги Эрл отзвучали в тишине помещения, растаяв в коридоре, по оному прокатилась волна сдавленного смешка, плавно перерастающая в откровенный ржач.

- Умеешь женщинам угождать, ангелочек, - слышалось от соседних столов. Я старательно не обращал внимания, поднимаясь и прихватывая свой вечно помятый, нагонявший тоску плащ. Не мне, конечно, а тем, кто меня в нем рассматривал.

Да уж, получить два прозвища, придуманные целым участком, не каждый сподобиться. Ну а кто захочет то?
Впрочем, я привык и даже откликался, при чем без жалоб, поскольку свое родное имя слышал гораздо реже.
Первое прилипло, стоило удостоиться повышения в звании. Вернее не так – окончательно укрепилось за моей неподражаемой персоной из-за вышеупомянутого плаща, купленного по дешевке в одном из секонд-хендов, где я, собственно, имел счастье пополнять запасы своего неброского гардероба, откровенно брезгуя магазинами поэлитнее. Отнюдь не из-за нехватки средств, а чисто из принципа, да и портить такую одежду было не жалко. Что при моей профессии и образе жизни случалось довольно часто.

Прикид из непонятного оттенка тряпки, свисающей мешком ниже колен, вечно мявшейся рубахи - сколько ни гладь, - и обязательного галстука: ну чем не любимый всеми комиссар Коломбо - экранный простак-детектив, щелкавший самые запутанные преступления со скоростью пакета семечек?

Сходство заметное, как горячо заверяли меня поклонники сего персонажа, коих в участке насчитывалась добрая половина.

Кстати не спроста. С моим личиком а-ля « вселенская наивность», которую я успешно изображал, а еще невероятной везучести, отчасти благодаря которой же я дожил до своих тридцати, умудрившись при этом побывать не в одной перестрелке и пережить два покушения, ни одно из порученных мне дел не закрыли, а каждого виновника упрятали далеко и надолго.

Что с них возьмешь? Смотрели бы чаще старые сериалы - не попались бы на безупречно сыгранную мною роль следователя–простофили, лишь с виду казавшегося неуклюжим дурачком. Правда на методах работы, включая манеру вести переговоры с подозреваемыми, сходство с комиссаром заканчивалось. Ибо в отличии от него, я был значительно моложе, вообще преисполнен служебного энтузиазма больше чем кто-либо в участке. За что часто расплачивался отсутствием отпуска, выходных в частности – проклятое чувство справедливости с примесью повышенного чувства ответственности, обязывало меня стоять на страже порядка, ревностно наказывая нарушителей, наплевав на нужды моего смертного тела.

Начальство меня, разумеется, уважало, можно сказать – души не чаяло, не уставая при этом намекать, иногда в открытую советовать взять таки законные выходные во избежание летального исхода от переутомления. А треть криминального мира тихо ненавидела.

Кстати, слава Богу только ненавидела, не выказывая иного интереса к некой блондинистой заразе, именуемой в узких кругах Флоурайтом, а в широких – Коломбо и ангелочком. Иначе я бы вряд ли отпраздновал свое тридцатилетие, двинув кони лет пять назад, гоняясь за убивающим проституток маньяком, в результате оказавшегося довольно влиятельной шишкой местного разлива с садистскими наклонностями.

К слову, второе прозвище я получил, после приобретения новой машины взамен старой, отправившейся на свалку после взрыва из-за нехитрой бомбы, подсунутой покусившимся на мою жизнь гадом около двух лет назад. Злоумышленник, вероятно, не рассчитывал, что в место меня за руль сядет бедолага, решивший мою машину угнать…

Тогда я как раз взялся вести дело, кое, к сожалению, веду по сей день. С переменным успехом продвигаясь к прогрессу.

Как выяснилось в последствии, остальная половина участка отличилась любовью к другому сериалу, начав ассоциировать меня с одним из очередных персонажей очередной мыльной оперы.

Мое приобретение величалось Импалой, выглядело так же, как и пользованная героями сериала "детка". Дополнением служил все тот же плащ и галстук, растрепанный вид, плюс большие печальные глаза, остававшиеся такими несмотря на не сходящую с лица улыбку…

Помахивая папкой, я спешно направился на второй этаж, приготовившись провести остаток вечера, а скорее всего и ночь, за компьютером. Дело отлагательств не терпело, учитывая что оно, это дело, свалившееся на мою многострадальную голову из списка «третьей важности» вот уже больше года занимало высокие рейтинги, став делом «жизни и смерти».

Обычное преступление с парой убийств и нарушений переросло едва ли не в международный заговор, заставив обратиться за помощью к федералам, по заслугам оценивших мои старания. Они быстро сориентировались в важности совместной работы, без заминок предложив свою помощь. Заручившись их поддержкой, я по крупицам собирал сведения, дабы закончить сложный пазл рассыпанной головоломки, работая мало того что сверхурочно, так еще и утаивая от коллег по работе о том, почему продолжительное время пропадаю в архивах и чем занят основную часть свободного времени, вместо привычных посиделок в шумной компании в окружении пончиков и пива. Начальство к моему рвению вершить справедливость отнеслось с пониманием по понятной причине – в курсе событий был только шеф и его приближенные.

Надо отдать должное ему и федералам – мой зад они прикрывали надежно, однако, как я подозреваю, утечка информации все же произошла, поскольку за последний год сжить меня со свету пытались дважды.
Сломать меня угрозами им не удалось, так же, как не удалось припугнуть, уничтожив моего милого Лога’на; спусковой механизм работал при нажатии педали газа, и в тот злосчастный день тот самый бедолага – да покоится его прах с миром, - имел неосторожность попытаться мое сокровище спереть. Что ж, я пережил, взамен обзаведясь Импалой. А вот следующее покушение было спланировано более тщательно, из-за чего пришлось менять место жительства, рвать на время связи со всем виртуальным миром, вызвав не хилую тревогу у федералов.
Отстранить меня от службы они не могли: я являлся ключевым лицом и единственным, кто был близок к разгадке приснопамятного дела. Правда пришлось месячишко отлеживаться в госпитале под усердным наблюдением Брукса с огнестрельным ранением в плече, разбитым носом и множеством ссадин. Ничего. Бывали случаи пострашнее.

В результате, составив список возможных виновных, федералы сделали свой ход, и мои обидчики ощутимо поутихли. Да вот надолго ли?

Сегодня я связался с Бруксом – типом, которые на такси, обычно, бесплатно ездят, и кому выпала честь поддерживать меня в моих начинаниях и продолжениях.

Торжественно заявив, что еще пара штрихов, и я предоставлю все недостающие улики вместе с доказательствами, и кучей имен, обладателям коих суждено пополнить пустующие тюремные камеры, непосредственно ему, или кому-то из его подчинения. Конечно, в зависимости от решения суда, камеры могли оказаться даже не в нашем штате…
Обещал я справиться до субботы, всецело заверив моего, практически телохранителя, в ненадобности вести за мной столь пристальное наблюдение. Хотя, чего греха таить, мне бы охрана не помешала, но постоянно пребывать под недремлющим оком закона несколько напрягало.

Пролистав искомые файлы, убедившись в отсутствии ошибок, мысленно вознеся хвалы Эрл, и порадовавшись результатам, я с удивлением обнаружил, что управился раньше чем планировал, стало быть удача вновь не подкачала, и час другой отдыха я все же заработал. Будем прилежно слушать советы начальства. За сим я быстро откланялся, предварительно отчитавшись пред его светлейшим ликом.
Моя Импала неизменно ждала совсем рядом…

Только нырять в ее душные объятия я не торопился, решив прошвырнуться до ближайшего парка вопреки настойчивым предостережениям Брукса не заходить дальше дома-работы. Я и так благодаря ему из веселого, почти беззаботного – в моем понимании, - парня за прошедший год превратился в едва ли не параноика, прекратившего, во избежание нечаянного отравления, в общей столовке питаться, поскольку «крысу» предупреждавшую врагов о моих успехах люди вездесущего Брукса не выследили.
Следующего покушения, особенно на людях, да в открытую, я не опасался: моя извечная подруга интуиция, услужливо возвестив о том, что я практически не жилец, стоило лишь мне взяться за это дело, уныло молчала. А ей я доверял, и пусть потом ругают мою веру в шестое чувство: за семилетнюю работу в органах правосудия она меня ни разу не подводила. Я, конечно, мог бы убедить себя в обратном порядком исключений, решив таки обойтись верой в себя любимого. И если уж и погорю на переоценке своей удачи и возможностей, включая собственную самонадеянность - дело незавершенным не останется. Об этом я позаботился в первую очередь. Так что жив я буду или нет, а Брукс свои материалы получит однозначно.

Прогулка заметно приподняла настроение. Я наконец позволил себе немного побалдеть на одной из тамошних лавочек, с неподдельным интересом рассматривая кусочек темнеющего неба, виднеющегося сквозь густую листву росшего возле лавочки дерева…

Но, хорошего понемногу. Вот когда обнаружу себя живым и здоровым в воскресное утро, тогда и вздохну полной грудью, а затем потребую у шефа периодически предлагаемый им же отпуск – сам рад будет подсобить лучшему работнику, - и непременно свалю куда-нибудь на лоно природы. А лучше сразу сменю имидж и рвану в Европу. Эх, мечты...

Все бы ничего, если бы под конец моей прогулки вечер не омрачился проснувшейся внезапно интуицией, взявшейся упорно подсказывать, что за мной настойчиво следят. Чутьем я обижен не был, буквально затылком чуя чей-то пристальный взгляд, при этом прекрасно зная, что явной слежкой мой невидимый наблюдатель и ограничиться – шестое чувство лишь предупреждало, но тревогу не било, заставляя сердце, с коим никогда раньше не было проблем, забиться о грудную клетку учащеней. Недобрый признак, скажу я вам.

Виду я старался не подавать, зашагав дальше как ни в чем не бывало, однако внутри все не на шутку сжалось… Возможно я бы так и добрел до своей Импалы, если бы моему преследователю не взбрело в голову понаблюдать за моими передвижениями более пристально; дикий жадный взгляд оседал на моей фигуре липкой паутиной въедаясь в самое нутро, и я еще успел удивиться, почему вместо обычной, в таких случаях, паники, я испытал нечто иное… Волнение. Определенно оно. Трепетное, ненавязчивое и… сладкое, почти приторное.

Незаметно поежившись, я вперил в ответ свой мерцающий лазурью взгляд в сумрак подворотни, откуда исходила напирающая аура моего преследователя, ощутимая до коликов в желудке, и вязкая, словно болотная трясина.

Я не знал наверняка куда смотрю, и смотрю ли правильно. Ибо на этот раз интуиция была ни при чем – я был твердо уверен, что смотрю ему в глаза, я был твердо уверен что он поймал мой взгляд и голодным зверем пожирает в ответ. Возможно с толикой удивления. Но алчно и жадно. Да-да, я многое не знал в тот момент, но опять-таки, был уверен – с этим человеком я… знаком?

Сущий бред. Я бы запомнил, смотри на меня кто-нибудь до этого так, как смотрел ОН. На моей же практике такой взгляд числился впервые, и точно могу сказать – его я не забуду еще долго. Если доживу до воскресенья…

Тем не менее, не покидало ощущение дежавю, будто ловить на себе подобный мне уже приходилось. При чем совсем недавно.

Губы растянулись в улыбке.

«Мой убийца».

Они шевельнулись раньше, чем я осознал звук собственного голоса. Шепотом, с хрипотцой.
Ну что ж, если за мной прислали кого-то с ТАКИМ взглядом, вряд ли мне светит уютный воскресный вечер с чашкой ароматного чая и куском домашнего пирога от доброй соседушки с нижнего пролета.

На душе почему то стало… не описать – странно, необычно, опять волнующе.
Я быстро зашагал к машине, и только скрывшись за стеклом, вдавив ногу в педаль газа, шумно выдохнул, впиваясь зубами в нижнюю губу.

Мой убийца? Это сказал я? Тот, кто хочет через два дня попить чаю у милой старушки с кучей кошек?

Импалу до моего дома я довел без происшествий, не впал в сиюминутную депрессию, не превысил скорость, хотя «ведро» на черной крыше «детки» позволило бы дерзко миновать любые пробки и домчаться до подъезда с ветерком. Должно быть я не так уж и спешил в свою тесную квартирку. Захлопнул, однако, дверь с особо изощренным удовольствием, до эха в коридоре и белой пылью слетевшей с потолка штукатурки. Устало сполз по стене на пол.

Сколько просидел слушая тиканье наручных часов я не знаю, но вползти в комнату себя таки заставил. Включил свет, скептически оглядев временное, едва обжитое убежище, где я, вероятно, захочу остаться после завершения моего долгосрочного расследования. А потом меня накрыла холодная волна озарения; шумно сглотнув, я вперился в стены своей спальни, осознав, почему сверливший мне недавно спину взгляд казался настолько знакомым: со стен на меня смотрел ОН, «мой убийца». Отовсюду, на клочках бумаги разного размера, на альбомных листах или же на блокнотных страничках, исчирканных ручкой или карандашом, грубыми штрихами, порой достаточно аккуратными, порой слишком небрежными на меня в упор глядело одно и тоже лицо, с алыми как кровь, глазами…

POV 3

Теперь я уже не вспомню, сколько лет назад начал рисовать. Наверное еще в подростковом возрасте, особыми талантами не выделяясь, да и не воспринимая чирканье карандашами, фломастерами и так далее, по бумаге, как хобби. Используя, кстати, не только бумагу: подходила любая пригодная для рисования поверхность, от книжных корок и школьной парты, до обоев и кучи порезанного на отдельные листы ватмана.

Просто однажды начав, я не смог остановиться.

И рисовал только ЕГО. Того, кто сейчас смотрел на меня со стен, хищно скалясь, улыбаясь или хмурясь, равнодушно, отрешенно, но одинаково бесстрастно – я редко менял выражение лица на зарисовках. Неизменными оставались лишь алые глаза.

Не знаю почему красил их алым, никогда при этом не раскрашивая все остальное, только их. Только глаза. И только этим цветом, малиновым, порой бордовым – без разницы, оттенок багрянца присутствовал всегда.

Помниться, мои покойные родители не на шутку беспокоились о моем «увлечении», в один прекрасный день не выдержав, обратились за помощью к психиатру. Тот, проведя ряд тестов, развел руками, списав все на несуществующее хобби и богатое воображение, мол, с мальчиком полный порядок, пускай тешиться, это пройдет.

Тогда я долго смеялся, вспоминая слова моего несостоявшегося врача, так как воображение у меня богатством отнюдь не отличалось, если учесть, что лицо я рисовал одно и тоже, забывая про фоны и другие детали.

Конечно, с возрастом стиль детской неказистой рисовки изменился, рука постепенно набивалась, наброски становились гораздо красивей и выразительней. Иногда, насмотревшись в сети видео-уроков, я заменял карандаш с ручками на чернила и тушь, однако после поступления на службу в ряды органов правосудия, времени на подобное совсем не оставалось. Пришлось вновь вернуться к более сподручным средствам, вроде карандашей, коими я успел запастись по полной.

Мои собственные мысли на этот счет были еще более странными, никогда не вызывая противоречий или сомнений; я полностью осознавал, что не могу обходиться без этого, не могу не рисовать это лицо, ставшее едва ли не самой неотъемлемой частью моей скромной жизни, свято веря, что где-то непременно есть человек с таким же лицом. С таким же взглядом. Хотя, насчет цвета я был не совсем уверен – алый в природе встречался редко. Чаще у альбиносов. А ведь мой личный «фантом» обладал волосами цвета ночи, цвета воронова крыла, оттенка чернее черного…

Очнувшись от навязчивых воспоминаний о далеком прошлом, я шагнул в комнату, медленно переступив порог, затем задумчиво глянул вниз на обувь, и немного помявшись, все же разулся – не то, чтобы я отличался чистоплотностью, да и от моего постоянного отсутствия пыли в помещении накопилось, хоть лопатой греби, и, в общем то, несколько грязных пятен на ковре ситуацию не исправят.

Однако сегодня, а конкретно в сей знаменательный момент, я решил проявить к комнате сочувствие, аккуратно отставив ботинки к двери, и громко клацнув переключателем, скользнул внутрь. Плащ с галстуком полетели на кровать, а я, неловко переступив с ноги на ногу, прижался лбом к обклеенной рисунками стене, водя пальцами по нарисованным губам.

Иногда, когда, в очень редких случаях, меня окутывала апатия, я успокаивал себя тем, чем занимался сейчас – касался своих шедевров, тихо вздыхая, окунаясь в совершенно другой мир, спрятанный за тонкой гранью между сном и реальностью.

Последний рисунок я нарисовал достаточно давно, начав как раз когда пришлось взять на себя мое новое дело, и закончив полу-годом ранее: пожалуй лучший из всех. Аккуратно выведенный на двух кусках склеенного вместе ватмана черно-белой акварелью.

Глаза, небрежно выделенные ярким маркером, до того идеально, насколько позволял мне мой воображаемый дар, естественно, являлись самым изумительным творением. Блики над темными зрачками, будто блестели в полумраке скудно освещенной комнаты, манили, заставляя тонуть в их непроглядной глубине. Ресницы, казалось, вот-вот плавно опустятся, мазнув по кончикам пальцев, позволят ощутить шелк их мягкого прикосновения. И вечно одинаковый взгляд, пожирал, пронизывая меня насквозь, щекоча нервы, и сводя с ума. Правда на тот момент, я уже целиком и безвозвратно был сумасшедшим, что бы ни утверждал мой тогдашний доктор.

Я готов был удивляться, почему еще умудряюсь засыпать, зная, что напротив кровати, любовно прикрепленный кнопками рисунок, оживленный сонной фантазией, наблюдает, как я усталый валюсь после смены, иной раз забывая раздеться, но никогда не забывая перед тем как смежить веки, посмотреть на него затуманено, почти нежно…

Наверно, загляни ко мне кто ненароком, принял бы мою маленькую обитель за убежище очередного маньяка, скрывающегося за маской блюстителя порядка. В некотором роде так и было, только все мои извращения заключались в уже упомянутой куче рисунков, как на стене, так и разложенных по папкам, рассортированных едва ли не по дате создания каждого.

Выкинуть хотя бы один я не смог бы и под страхом смерти, где-то на задворках сознания надеясь, что рисуемый мною человек не иллюзия, не плод воображения, не мимолетное сновидение, посещающее меня чаще, чем сны ни о чем, а действительно существующий, живущий в реальном мире, тот, кого я тайно желал встретить…

Я никогда не воспринимал мое чудачество отклонением, скорее как нечто должное, нечто нужное… Часто стоя’, притрагиваясь к рисункам, бережно, словно боясь почувствовать ответное тепло со стороны мертвой бумаги, меня таки одолевали сомнения. Продолжая водить по линиям лица, губ, шеи, по черной смоли волос, я задумывался - наверное с самого начала я был таким, с самого начала родился сумасшедшим. Поэтому и не жалел ни о чем. Ни о выбранной профессии, ни о быстротечности жизни, ни о полученных при исполнении служебного долга ранах, ни о возможной скорой смерти, мысль о которой пришла около нескольких часов назад, стоило мне произнести хриплое «мой убийца» и поймать на себе жаждущий, буквально впивающийся в меня взгляд.
Стало быть, мое многолетнее наваждение, мой наркотик, мое недосягаемое желание и станет причиной моей кончины? Моим палачом? За какие такие грехи, хотелось бы знать?

Притронувшись напоследок нарисованных губ своими губами, я с размаху плюхнулся на кровать, зарываясь лицом в подушку, вытягиваясь во всю длину гибкого уставшего тела, а потом рывком перевернувшись на спину. С удовольствием подтянулся, уставившись в украшенный сетью тонких трещин и паутины потолок.

А ведь я искал, когда то пробовал искать человека с похожей внешностью, поднял все архивы, что позволял мне мой статус тогда еще старшего сержанта. Не найдя абсолютно ничего, посмеялся над неудавшимся стараниям, решив, что если уж и объявится человек с похожей внешностью, то как-нибудь сам… Вот так же отыщет меня, захочет увидеть…

Кто бы мог подумать, что именно сегодня? Смешно до слез, ведь «моего убийцу» я разглядеть не сумел. Неужели его звериного взгляда оказалось достаточно, дабы убедиться, что преследовавший меня и есть ОН, обладатель алых глаз с моих рисунков? Да – вот так просто, до невозможности, до одурения, до абсурдной нелепости просто. Я готов был плакать. Готов был хохотать, как умалишенный, сминая под себя одеяло, катаясь по узкой кровати в приступе безудержного дикого веселья.

Подозревает ли мой убийца, знает ли, что я верил, что ждал его всю свою сознательную жизнь? А если не знает… я не прочь погибнуть от его руки… потому что… потому что смерть моя все равно окажется не напрасной. И Брукс, в итоге, отыскав мой хладный труп, всплакнет, отдавая последние почести безвременно ушедшему герою. Ха-ха! Пафосно? Разумеется. И меня это ни чуть не смущает, не страшит. А наоборот – веселит и радует. Хотя умирать, на само деле не весело. Совсем.

В голову прокрадывается назойливая мыслишка, что, возможно, ради короткого момента встречи с моим пожизненным наваждением явно стоит рискнуть даже этой быстротечной жизнью…

Мобильник зазвонил неожиданно. Не то чтобы я не ждал звонка, просто звонить мне мог разве что Брукс, и шеф, так как новый номер имелся только у них двоих, а на синем экране старенького телефона высвечивался «неизвестный». Несколько минут поколебавшись, я нажал «принять», прижав мобилу к уху, ожидаемо вопросив «Алло?». Трубка промолчала. После более настойчивого «Алло?», отзвучавшего раза четыре, я готов был раздраженно выматериться. Едва сдержавшись, проговорил возмущенную речь, и попросив меня больше не беспокоить, нажал на «сброс».

После отбоя телефон назойливо зазвонил опять. Отлепив ладонь от лица, я обнаружил номер Брукса. Спешно включив соединение, приготовился выслушивать привычное « Мать, твою, Флоурайт…».

После недолгой перебранки и обмена фраз, я резко сорвался, на ходу напяливая коломбовский плащ. Пулей вылетел из квартиры, понимая, что отоспаться мне удастся не раньше воскресения или на том свете – спусковой механизм двухлетней игры наконец пришел в движение, а главным действующим лицом приходилось выступать непосредственно мне. Похоже, исход моего затянувшегося расследования решиться гораздо раньше, чем я планировал.

@темы: Курогане, Фай, фанфики, Курофай

---

[Токо Аозаки]

@темы: Сакура, Фай, аватарки

---

[Ledi-Alucard]

Level 4
Челлендж
Миди 1
Миди 2
Миди 3
Миди 4

По фильму Телохранитель (1961)
Арт
Мини
Миди 1
Миди 2

Внеконкурс
Драббл 1
Драббл 2
Мини
Флэш-игра

---

[Ledi-Alucard]

Мини Часть 1
Мини Часть 2
Аудио-фик, Колоринг, Пирожки

@темы: Сакура, Курогане, Шаоран, Фай, Мокона, Курофай

---

[Солнечная кошка Ликс]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[Ledi-Alucard]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра